Со второго этажа доносится грохот и хлопок. Еще больше стекол разбивается. Таннер вздрагивает, но ничто не может поколебать мою решимость. Не сейчас.
— Эверли. — Я сжимаю в кулак лацканы его костюма и смотрю прямо в лицо. — Найди Эверли. Вытащи ее оттуда. Убедись, что с ней все в порядке.
— Эвер…
— Эверли Кросс. — Я трясу его так, что это почти лишает меня равновесия. — Та модель, которая исчезла два года назад. — Мне нужно идти, пока я не рухнул.
— Два года… Какого хрена? — Его глаза расширяются. — Черт. Сара…?
Я качаю головой, проклиная давление в глазах. Все, что я вижу, — это как она сидит перед песочными часами, зная, что утекают ее последние мгновения. Это будет преследовать меня до конца жизни.
— Найди Эверли. Проследи, чтобы она выбралась в целости и сохранности. Я хочу, чтобы ты лично убедился в этом, ты слышишь меня?
— Отлично. — Его руки обхватывают мои запястья. — Давай найдем ее вместе, а потом я отвезу тебя в больницу. Мы поймаем этого парня. Я обещаю. Он ушел в лес, в самую глушь, я отправлю команду прочесать местность.
— Нет. — Вывернувшись из его хватки, я отступаю. Я и так уже потерял слишком много времени. — Неважно, что со мной будет. Мне все равно. Нет, если он останется на свободе. Он убил Сару, Таннер. Она была здесь, и он убил ее. — Моя грудь вздымается. — Мне нужно идти.
Я оставляю его стоять там, надеясь, что он сделает так, как я прошу. Переходя на бег, от которого у меня трещат кости и подгибаются колени, я устремляюсь к линии деревьев.
Ничто не удержит меня от моей миссии. Я должен сдержать обещание.
— Портер! — в последний раз зовет Таннер. — Айзек!
Но меня уже нет.
ГЛАВА 29
Проходят часы.
Кажется, что это часы. Каждый из них болезненно растягивается, как упругий шар горя в моей груди. Я смотрю на Джаспера сквозь прутья. Он прислонился к решетке, его плечо прижато к правой стороне клетки, а грудь медленно вздымается и опадает.
— Как ты думаешь, что они с нами сделают? — спрашивает он, пока я бесцельно рисую большим пальцем ноги узоры на пыльном полу. — Будут пытать? Расчленят? — Он наклоняет ко мне лицо и хмурится. — Тот человек в серебристом костюме… он показался мне творческим типом. Сатанинский ритуал, кислотные ванны, средневековые методы пыток. Что-то такое извращенное. — Поежившись, Джаспер добавляет: — Скафизм. Он еще практикуется?
Я морщу нос.
— Не думаю.
— Может, они продадут нас тому, кто больше заплатит, и мы станем цирковыми артистами.
Последний час я рассказывала ему подробности своего плена.
Про уколы, потерю сознания.
Роджера.
Книги, сувениры, жестоких медсестер и доктора с глазами-бусинками и крысиными ушами.
Крики. Ужас. Других жертв.
Я изо всех сил уклоняюсь от темы Айзека, сообщая ему лишь незначительные подробности. Не знаю почему, но Айзек кажется мне слишком личным, как лелеемый секрет. Я рассказываю ему только то, что он был последним заключенным по ту сторону моей стены.
Я не говорю, что так и не увидела его лица.
И я не говорю ему, что его лицо — это единственное, что я хотела увидеть больше всего за последние пару месяцев. Больше, чем я жаждала вдохнуть свежий воздух и почувствовать солнечные лучи на своей коже.
Но я понимаю, что это к лучшему, что я так и не смогла выяснить ни цвет его глаз, ни текстуру его волос, ни линии его челюсти. Если бы я увидела его лицо, я бы съела себя заживо. Выпотрошила изнутри.
И тогда от меня ничего бы не осталось.
Я нужна Джасперу прямо сейчас. Ему нужно, чтобы я была сильной, спокойной и бдительной. Я научилась жить с такой болью. Это продолжалось два мучительных года.
Его слова доходят до меня, когда я прислоняюсь спиной к клетке. Наше будущее предстает в мрачных красках, но вряд ли что-то может быть хуже, чем это.
Хуже, чем мое собственное чувство вины.
— Я не знаю, — бормочу я. — Я никогда не думала о том, чтобы стать артисткой цирка.
— Мм… Звучит как самый приемлемый вариант.
Сомневаюсь в этом.
— Невозможно понять, что будет дальше. Это место непредсказуемо.
Он смотрит на меня, в его зеленых глазах отражается смесь тоски и отчаяния.
— Как ты справлялась? Психологически?
Резонный вопрос.
По правде говоря, я сама не знаю. Люди даже не представляют, на что они способны, пока их не бросят в преисподнюю без защиты, без подкрепления и без выхода. Когда ты прижат спиной к стене, ты опираешься на нее, чтобы устоять на ногах. Когда твоя жизнь проносится перед твоими глазами, ты превращаешь это мелькание в свет — свет в конце туннеля. Ты принимаешь каждый день таким, какой он есть, зная, что это еще один шанс пробиться на другую сторону.