Я медленно моргаю. Осознавая вопрос.
У меня сводит живот, тело слабеет. Меня начинает лихорадить, но ярость придает сил.
— Это был не трюк. — Все умолкают, слышны только щелчки камер. — Меня держали в плену. Меня использовали и оперировали ужасные люди. Монстры.
Начинают сыпаться вопросы.
— Кто они были?
— Как вы выжили?
— Есть ли другие жертвы?
Прежде чем я успеваю ответить, Джаспер оказывается рядом со мной, оттаскивая меня подальше от слишком ретивой толпы.
— Эверли, пойдем. Ты выглядишь так, будто вот-вот упадешь. — Он уводит меня от толпы, прикрывая своим телом от ослепительных вспышек фотокамер. — Сейчас не время для заявлений.
— Они… они думают, что я притворялась.
— Пусть. Это не имеет значения.
Меня возвращают в кресло и завозят внутрь через автоматическую дверь. Джаспер отпихивает свою коляску и берет меня за руку, поддерживая, пока я еду по коридорам, а сердце колотится где-то в горле.
Он проводит рукой по своему грязному лицу, а затем переключает внимание на меня.
— Уверен, у тебя тоже есть вопросы.
Мои глаза наполняются слезами, когда я сжимаю его руку.
— Я видела, как в тебя стреляли. Ты не двигался, едва дышал. Мне сказали, что ты мертв.
— Мне казалось, что так и было. Я едва выжил. — Качая головой, он смотрит на свои дрожащие ноги и сглатывает.
— И долгое время я жалел, что пуля не забрала мою жизнь, потому что я не мог представить себе жизнь без тебя.
Наши глаза встречаются на мгновение, пока меня везут по коридору.
— Сколько времени тебе понадобилось на восстановление?
Его челюсть сжимается от боли.
— Вечность, — мрачно отвечает он. — Но теперь ты вернулась, так что, возможно, конец не за горами.
Мы снова сжимаем руки, повторяя ощущения в моем сердце.
Когда мы приближаемся к моей палате, я оглядываюсь по сторонам в поисках темноволосого мужчины. Я замечаю кого-то, лет тридцати, с черными, как смоль, волосами до плеч. Мои глаза вспыхивают, я резко поднимаюсь на ноги и поворачиваюсь, чтобы лучше рассмотреть его.
Он смотрит на меня.
И я понимаю, что это не он.
Он слишком худой, слишком низкий. И глаза у него не карие.
Надежда покидает меня.
Вскоре меня закатывают за голубую занавеску и устраивают в небольшой палате. Мою ночную рубашку заменяют новой, из колючего хлопка с полупрозрачными пуговицами. Джаспер придвигает стул к моей кровати, и я ныряю под одеяло, стуча зубами. Адреналин иссякает, оставляя меня лишенной всех сил, и я чувствую, как в крови бушует лихорадка. Боль пронзает низ живота, заставляя меня с шипением подтянуть колени к груди.
— Эверли. — Голос мужа звучит успокаивающе, когда он хрипло произносит мое имя. Он обхватывает мою ладонь двумя руками и наклоняется, упираясь подбородком в сжатый кулак.
Мои веки трепещут, пока я пытаюсь сосредоточиться и побороть боль. Медсестра подходит к моей кровати, возится с аппаратами и проводами. Я почти не чувствую, как игла вонзается в мою руку.
— Я скучала по тебе… так сильно. — Я чувствую, что отключаюсь. Я не хочу уходить. — Не оставляй меня.
— Я никуда не уйду.
— Ты тоже скучал по мне? — От истощения мои слова еле слышно. — Я держу Джаспера за руку. Это мой якорь.
— Больше, чем ты думаешь.
Его слова — фон для прекрасных снов.
Я жива.
Я здесь.
Я свободна…
Через некоторое время я просыпаюсь с ощущением, что нахожусь в своей камере с белыми стенами. Лампы дневного света над головой режут мне глаза, пока я пытаюсь стряхнуть с себя дымку сна и вздохнуть полной грудью. Я слышу писк приборов. Шуршание. Тихий шепот.
Голос.
— Милая?
Мои глаза распахиваются, сердце делает сальто под ребрами. В поле зрения появляется панельный потолок, и я боюсь посмотреть налево. Я боюсь, что этот пузырь лопнет и я окажусь… там.
Теплые пальцы переплетаются с моими.
Воспоминания возвращаются ко мне.
Это реальность.
Она реальная.
— Мама? — Я поворачиваю голову и смотрю на свою маму. Моя красивая мама, со слезами на глазах. Золотистые волосы с вкраплениями серебра собраны в свободный пучок. Морщинки обрамляют ее запавшие глаза, когда она смотрит на меня в ошеломленном изумлении. — Мама…
Она бросается ко мне, прижимаясь всем телом.
Мы плачем вместе. Два года сдерживаемых слез.
Мои хрупкие руки обхватывают ее тело, пока она дрожит надо мной, ее горе и любовь увлажняют изгиб моей шеи. Она прибавила в весе.