Пленный не стал запираться. Он рассказал, что незадолго перед началом войны их, белоэмигрантов, собрали в одном из маленьких городков, провели с ними трехмесячную подготовку и распределили по воинским частям, с которыми им предстояло следовать. За определенную мзду «божий десант» обязан был вести антисоветскую пропаганду, выявлять советских активистов, вербовать предателей. Видно было, что этот божий наместник не только выполнял возложенные на него фашистами обязанности, но еще и по собственной инициативе занимался примитивным грабежом.
Родимцев приказал увести пленного. Оставшись один, он долго сидел задумчивый, озадаченный. Допрос пленного «священнослужителя» всколыхнул в его памяти недавние бои. Оборону Киева и Мадрида, окружение и отступление. Все перемешалось, и фронт, и тыл. Где сейчас проходит между ними граница? На огромных территориях рычат гитлеровские танковые полчища, по тылам рыскают фашистские прихвостни, вроде этого попа. Сотни километров прошла с тяжелыми боями бригада за полмесяца. Сражалась и отступала. Сколько же у людей должно быть веры в победу, думал комбриг, если они, несмотря на отступление наших войск, на увещевание гитлеровских приспешников, умом и сердцем с нами, верят, надеятся на нас. Комбриг тяжело вздохнул. Он устал уже отдавать приказы об очередном отступлении. Но сегодня опять предстояло это сделать. Теперь десантникам предстояло быстро отойти к городу Тим. Комбриг вызвал начальника штаба, приказал подготовить приказ. И уже утром бригада снова находилась на марше и вновь с кровопролитными боями прорывалась через фашистские кордоны. В Тим пришли с большими потерями. Во всех трех воздушно-десантных батальонах, в артиллерийском дивизионе, саперном взводе осталось меньше половины людей. Но уставшие, обескровленные батальоны снова готовились к тяжелым боям.
14
Выбитая из Тима пехота противника окопалась на его ближайших подступах, а танки пока активных действий не предпринимали. Разведчики доносили, что фашисты подтягивают свежие пополнения. Десантники тоже не дремали. Они укрепляли свой оборонительный рубеж, минировали отдельные участки дорог. Короткое затишье, установившееся после оглушительных сражений, по-своему было дорого и для офицеров, и для рядовых. На передовой все замерло: ни выстрела, ни рева разорвавшейся бомбы, ни вспышки ракеты.
Незаметно надвинулся вечер, ночь, судя по всему, обещала быть спокойной.
Только поздним вечером, побывав почти во всех подразделениях бригады, Родимцев и комиссар Чернышев подумали о ночлеге. Расторопный комендант штаба лейтенант Бирюков доложил, что для них приготовлено хорошее место, и повел к небольшому чистенькому домику, от которого еще пахло свежим тесом. Гостей встречала стеснительная молодая хозяйка.
— Милости просим, — будто пропела она.
Высокое крыльцо вело в просторные сени. На полу аккуратно выстроились подойник, горшки, грабли, какие-то совки, небольшое корыто и прочая крестьянская утварь. Знакомый запах деревенской хаты напомнил комбригу его домик в Шарлыке. За стеной сонно захрюкал боров.
— Прямо как у себя дома, — улыбнулся полковник.
— Вот и хорошо, покойно вам тут будет, родные, — проворковала хозяйка.
— Говор у вас не местный, — радуясь домашнему уюту, поддержал разговор Родимцев.
— А я и взаправду не тутошняя, из Каргополя муж вывез. «Срочную» у нас на Севере служил, вот там и повстречались. Уговорил к нему сюда ехать. Мои-то старики просили остаться, рыбалкой его сманивали. Да никак моего Николая не переупрямили. Увез сюда, вот дом построили, Володя, сынок, растет, а бати нашего нет, как ушел на фронт, так ни весточки, — и щебетавшая хозяйка как-то сразу пригорюнилась.
— Объявится твой Николай, обязательно объявится, — успокоил ее комбриг, по-домашнему устраиваясь за столом, где уже дымилась горка душистых блинов и посапывал надраенный до блеска старинный самовар.
В горнице было чисто, уютно. На тумбочке, прикрытый кружевной накидкой, по-хозяйски расположился патефон, рядом с ним, на небольшом табурете, степенно томился солидный баян. Чуть поодаль, на хрупкой этажерке, теснились книги и тетради. Видно, в этом доме уважали и ценили музыку, любили почитать.
— Это кто же у вас музыкальничает? — наслаждаясь горячим чаем, спросил хозяйку Родимцев.
— Да Николай мой, он и Володеньку нашего к музыке приучил, тоже, коли надо, не оплошает.
Комбриг посмотрел на сидевшего в стороне притихшего подростка. Голубые глаза мальчугана, словно зачарованные, остановились на автоматах и пистолетах, лежавших у входа на лавке. Парнишка уже мысленно шел с этим оружием в атаку.