Родимцев долго сидел молча. Потом привстал и с силой ударил кулаком по столу.
— Они заплатят за все сполна. А вы знаете что, идите к нам санитаркой. Вместе за Володю мстить будем.
— А справлюсь? — растерянно подняла заплаканные глаза убитая горем женщина.
— Душа у вас русская, а значит, добрая — это как раз то, что больше всего надо раненому.
— Согласная я, сейчас могу и приступать.
Отдав необходимые распоряжения и проводив женщину, Родимцев опустился на лавку, задумался. Сколько же хороших, добрых людей полегло в землю за этот безжалостный год? Молодые веселые парни и девчата, которые и жизни-то еще не видели, ушли из нее навек. Были среди тех, на кого отправили похоронки, и пожилые рабочие с заводов и фабрик, и степенные крестьяне, не перестававшие тосковать по пахотному делу. Полковник вспомнил, что вчера похоронили его земляка-уральца Ивана Ивановича Известного. И перед глазами сразу встал пожилой, усталый, но никогда не унывавший человек. В памяти уральца держалось множество нескончаемых веселых историй, присказок, солдатских прибауток. Родимцев припомнил, как встретился с земляком за два дня до его гибели. Это было накануне тяжелого боя. В тесной, холодной землянке, покуривая солдатскую махру, комбриг слушал немудреные разговоры бойцов. Каждый занимался своим делом. Кто писал письмо домой, кто перебирал нехитрые солдатские пожитки в вещмешке, кто, прикрывшись шинелью, пытался уснуть. А неунывающий солдат Известный, как всегда, был в центре внимания, вел разудалые разговоры с однополчанами.
— Ты вот посоветуй, Иван Иванович, — просил Известного рыжеволосый здоровяк, весь в отметинах-веснушках.
— Ума хватит, посоветую. А какая беда с тобой стряслась?
— Да беда не беда, а вроде как умом моя баба тронулась. Как-то, еще до войны, спрашивает меня ехидно: «Что же ты, Петюнчик, такой умный, способный, даже на ветеринара учишься, а известность тебя стороной обходит? Талант, по всему, есть, а сколько времени ждать, когда известным станешь?» Я и ответить моей дуре тогда толком не смог, смолчал. Может быть, письмо написать? Подскажи, Иваныч.
— Да я даже не знаю, что сказать, — хитро заулыбался тот. — Мне легче, у меня фамилия сразу обо всем говорит.
— Да ведь надо же что-то бабе отписать, война идет, надеждой она должна проживать сейчас.
— Ты вот что скажи, — начал издалека Известный. — Приходилось ли тебе ходить за грибами?
— За какими грибами? — растерянно заморгал рыжими ресницами молодой боец.
— Разными: лисичками, белыми, свинушками, гаркушками, опятами.
— А, это было, — заулыбался кандидат в «известные».
— Ну и находил?
— Находил.
— А белых много?
— Когда как. Поменьше будет, чем других.
— То-то и оно. Я тоже не всегда боровики брал. А видел, как они растут… День ходишь — нет их. Второй — нет. И все по одному месту промышляешь. Наконец, когда совсем уж уморился, — вдруг видишь: стоит крепыш темноголовый. А как в рост поднялся! Трава его сначала сдерживала густая. Вот он под ней, родимый, и сил набирался, тепла ждал, а когда сподобился, то предстал перед народом во всей своей силе и красе. Дождался, когда созрел. Так и человек, как созреет, так и талант его заговорит, людям объявится его известность. Ты так своей жене и напиши.
— Да что же я ей про грибы, что ли, царапать буду?
— Так это уж как знаешь. Ты же не какое-нибудь лесное растение, а человек, соображать должен.
Полковник вспомнил этот недавний разговор десантников в солдатской землянке и посуровел. Тяжелые потери понесла бригада за последние дни. С воинскими почестями похоронили уральского хлебороба Ивана Ивановича Известного. Не успел написать домой жене и рыжий боец, собеседник уральца. Он сложил голову через день. Но полковник знал, что не зря стояли под Тимом десантники. Советские воины остановили здесь большую танковую группировку фрицев, которую Гитлер специально готовил для взятия Москвы. Своим подвигом десантники ослабили удар фашистов, помогли войскам, оборонявшим столицу. Стойкость, мужество бойцов Родимцева стали известны во всей сороковой армии. Получая газеты, где публиковались указы о присвоении воинским частям звания гвардейских, они с тайной надеждой искали себя.
— Как думаешь, комдив, — обратился однажды к Родимцеву комиссар, — будем принимать гвардейское знамя?
— Да кто его знает. Может быть, и рановато нам в гвардию подаваться — маловато фашистских гадов укокошили, шайтан их побери.
— Ой, лукавишь, комдив. С такими орлами, как наши, только в гвардии и ходить. Ты только вспомни — Питерских, Симкин, Ржечук, Кокушкин, Цыбулев, Болотов, Сурначев, Быков…