Уже наверху комдив увидел большую группу воинов, стоявших полукругом. Что-то говорил Долгов. Затем воины подняли вверх боевое оружие, прогремел прощальный залп. Комдив понял, что гвардейцы прощаются со своими боевыми товарищами. В первую братскую могилу, отрытую здесь, на вершине Мамаева кургана, легли первые погибшие гвардейцы 39-го полка.
По докладу майора Долгова комдив понял, что потери полк понес большие. Понял он и то, что оставшимися силами удержать захваченный курган будет почти невозможно. Надо срочно подбросить сюда подкрепление. А что немцы попытаются во что бы то ни стало вернуть утраченные позиции, он не сомневался. Родимцев попросил собрать командиров батальонов и рот. Здесь, на развалинах разбитого дота, комдив встретил победителей. Явились Кирин, Исаков, но многих командиров рот не досчитались. Не всем удалось дойти до вершины. Родимцев поздравил гвардейцев с победой, обещал к утру подкрепление, сказал, что есть договоренность с артиллерией, оставшейся на том берегу, установлен контакт с авиацией. И, когда повеселевшие командиры попросили разрешения закурить и, получив его, потянулись за папиросами, полковник сурово обратился к комбатам:
— Значит, атаки возглавляли лично?
— Так точно, — бодро ответили молодые офицеры, чувствуя себя людьми, честно и добротно выполнившими трудную работу.
— В передних цепях? — допытывался комдив.
Почувствовав что-то неладное в тоне Родимцева, комбаты, уже менее уверенные, рапортовали:
— Воинский долг повелевал.
Вот этот ответ, видно, совсем не понравился комдиву. Всегда спокойный, уравновешенный, он принялся отчитывать молодых комбатов, совсем еще юнцов:
— А если бы первая же пуля вот тебя, например, Кирин, поцеловала в лоб или тебя, Исаков, шлепнула, кто бы батальонами командовал, кто бойцов в бой повел, кто за их жизни отвечать стал? «Ура» кричать мало, надо командовать учиться. Вон видели, сколько сейчас в братскую могилу ребят положили? А вы думаете, что немец со страху в штаны наложил и теперь к вам носа не сунет? Ошибаетесь, сегодня были цветочки, самое страшное впереди. Так что воевать надо учиться.
Выговорившись, уже более добродушно обратился к Долгову:
— А за храбрость, за удаль спасибо. По-моему, ребята твои по чарке заслужили.
— Да, мы тоже так считаем, — повеселели командиры.
— Вопросы есть? — стал прощаться полковник.
— Есть. Вот вы нас ругали, а сами через несколько часов после боя в самое пекло, на Мамаев курган прибыли… — Под дружный смех обратился к комдиву Кирин.
— А мне полагается, — парировал полковник. — Высота большая, отсюда всю дивизию видно, да не только дивизию, всю армию. Так что держитесь, к вам еще и командарм прикатит. — И не успел он закончить фразу, как увидел, что почти все бойцы повернулись к скату высоты, по которому карабкались три фигурки.
— Никак, уже идет, командарм-то, — в нерешительности пробасил усатый боец.
— Да нет, Чуйков повыше будет, да и форма у этого какая-то не генеральская.
Пока судили-рядили, фигурки карабкавшихся выползли на бугор, и остроглазый Исаков радостно закричал:
— Да это Самчук, ей-богу, Самчук.
Исаков оказался прав. Через несколько минут Самчук оказался в объятиях друзей. Когда восторги поостыли, Родимцев, показывая на палку, на которую, сильно хромая, опирался Самчук, спросил:
— Ты что же, этой клюкой собираешься фрица наяривать? И вообще, как ты здесь оказался, почему не в госпитале?
И Самчук, не скрывая, рассказал, как сбежал из санитарного поезда, как не выполнил предписание отдела кадров явиться в другую часть, как верный адъютант привез в Саратов обмундирование, а затем, минуя посты, они пробрались в Сталинград.
— Да ты же и его, адъютанта, и себя, и меня под трибунал подведешь, — не то осуждая, не то одобряя, спокойно ответил Родимцев.
— Живы будем — не помрем. Разрешите, товарищ полковник, принять родной полк?
— Принимай, не без работы же тебе здесь быть, если приехал, а завтра ко мне в штаб, будем искать твои документы, с кадровиками утрясать.