Первый и единственный, находящийся в чьём-то единоличном распоряжении, передающийся по наследству от одного Патриарха к другому, с того самого момента, как Пётр Четвёртый подарил его своему близкому соратнику и, вероятно, единственному другу — Григорию Блаженному, самому… неоднозначному из всех людей, которые когда-либо возглавляли Русскую Церковь.
— Я знаю дорогу, Игнат, — бросил Патриарх, проходя в открытые двери. — Можешь не провожать.
Слуга лишь тяжело вздохнул в ответ, прикрыл двери и зашаркал ногами, направившись в противоположную сторону.
Патриарх же, несмотря на свой возраст, бодро взбежал по лестнице, широким шагом пересёк пустующие галереи, залитые солнечным светом и замедлился лишь перед самой комнатой. Невольно повёл плечами — чем ближе к этому месту, тем мощнее ощущался сидящий внутри… человек. Если его ещё можно было так назвать. Патриарх не испытывал больших иллюзий — пропасть между магистром-мажором и предыдущими рангами была настолько огромной, что в полной мере осознать мощь императора мог лишь равный ему. Например, Арзамасов. Увы, в отличие от этого выскочки, сам Патриарх за все эти годы доковылял лишь до медиокра — и пусть этого было достаточно, чтобы войти в десятку сильнейших магов Империи, но всё ещё откровенно мало, чтобы перестать замечать и испытывать невероятную смесь эмоций от нескончаемой мощи Бориса Второго. Восхищение и лёгкий страх. Зависть и желание преклонить колени. И даже жалость от понимания того безграничного одиночества на вершине мира, которое он должен был испытывать. Никаких друзей, кроме старого слуги — да и то, можно ли назвать того полноценным другом? Дружить с обычными людьми можно, если ты отшельник, устранившийся от мирских соблазнов. Если же ты вскарабкался в высшие эшелоны — доверять можно лишь семье, да и то — с большой оглядкой.
Но и семья… в браке императоры счастливы редко. Большую часть сыновей и дочерей они видят в лучшем случае лет до десяти, пока у тех не развивается магический дар в достаточной мере, чтобы начать испытывать дискомфорт от нахождения рядом с отцом. Точно так же, как испытывает дискомфорт добрая половина, если не больше, всего остального семейства, которая не доросла хотя бы до децитура. Завидуют братья и сёстры — а зачастую и отцы с дядьями — если императором выбрали именно тебя. Завидуют, но молча преклоняются. Вот и остаются у императора из действительно тёплых отношений к зрелому возрасту лишь те невезучие сыновья и дочери, кого Фортуна обделила даже каплей магии. Да и те… слишком далека между ними пропасть. Так же далека, как между Борисом и его старым слугой.
Впрочем, а есть ли друзья у самого Патриарха? Чем отличается его личная ситуация от подобной картины? Да ничем.
Задумавшийся старик вздохнул и толкнул дверь. Постоял немного, глядя на вырисовывающийся в полумраке хищный профиль императора, по которому то и дело метались тени от огня в камине. Свет был погашен, в окне клубился непроглядный мрак, так что свет в комнате исходил исключительно от потрескивающих дубовых полешек.
— Здравствуй, Боря.
— И тебе не хворать, Миш, — император сидел полубоком, лениво играя пламенем в камине одним взглядом, без единого жеста. Язычки пламени сплетались в клубки, фигурки людей и зверей, дрожали, отыгрывая известные только одному игроку сценки, после чего расплетались, чтобы зайти на новый круг.
— Защита от прослушки стоит?
— Разумеется.
— Тогда предлагаю не тратить время на светские беседы, — Патриарх прошёл в глубину комнаты и с облегчением уселся в кресло напротив.
— Я только за, — Борис слегка повернулся, уставившись на собеседника. — Тогда начнём с вопроса — что это была за хрень? Не помню, чтобы мы о таком договаривались.
— Гм, — Михаил задумчиво потёр подбородок. — Если вкратце — наши дорогие друзья в последний момент потребовали у меня определённых… действий. Как доказательство, что я всё ещё на их стороне. Уведомить тебя я попросту не успевал, да и подумал, что для натуральности было бы неплохо, если бы ты засомневался, а не переметнулся ли я по-настоящему.
— Терпеть не могу твою постоянную самодеятельность, — недовольно дёрнул щекой Борис. — С тобой никогда ничего не понятно. Даже сейчас я не уверен, что ты на самом деле всё ещё на стороне Империи.
— Ты же знаешь, я своей стране зла никогда не желал, — устало хмыкнул Патриарх. — А наши с тобой споры всегда были лишь из-за разницы во взглядах на то, как правильно принести ей добро. И да, я выбрал наименее… вредный вариант. Никто даже не умер.