-Зассал!.. И правильно, что ссышь! А я не ссу, и потому поеду, - он вошёл с видом победителя в лифт и уехал, а я остался дожидаться другого лифта, который приехал через несколько секунд.
Всё же остался неприятный осадок от разговора с этим говнюком. Я потрогал крестик. Вот и мой этаж. Выйдя кое-как из лифта, я не сразу разглядел поджидавшего у лифта Червяка. Он быстро подскочил ко мне, выхватил мой костыль и стукнул им по моей больной согнутой левой ноге. У меня потемнело в глазах, и я рухнул на пол.
Теряя сознание, я успел услышать: «Червяк, ты что творишь, паскуда?!..» Червяк заскочил в закрывающуюся дверь лифта и укатил. Кто вспугнул Червяка, я не понял, так как потерял сознание, а очнулся только в перевязочной от резкого нашатырного запаха.
Вокруг меня суетились врачи. Нога у меня вспухла и так сильно болела, что боль толчками отдавалась в висках и затылке. Мне казалось, что по ноге постоянно стучат, о чём я пересохшими губами сообщил врачам. Они ничего не сказали, а лишь покачали тихонько головами, что могло означать лишь одно: «Хреновые, братец, твои дела, и чем-то помочь мы уже не можем».
В это время в перевязочную четверо больных ввели упирающегося Червяка. При виде меня, у него от ужаса расширились глаза, и он тут же завизжал:
-Я его не трогал, он сам упал, когда выскакивал из лифта. Он об меня ударился сам. Чего вы на меня всё валите? Я ни при чём.
Один из раненных, держащих его сзади, крутнул Червяка за ухо и сказал:
-Гнида, несколько человек видели, как ты его ударил костылём, а перед этим ждал у лифта.
Червяк завопил:
-Он пообещал меня убить за то, что я раньше его зашёл в лифт.
-И ты для этого ждал его у лифта не на своём этаже?
-Я не хотел. Поверьте, я не хотел. Так само получилось.
Одна из врачей, сунув руки в карманы, процедила:
-Червяков, сегодня же о случившемся мы обязательно сообщим в военную прокуратуру, пусть там решают, что с тобой делать. Я бы тебя под трибунал отдала. Довольно с тобой цацкаться. Ты столько гадостей уже наделал в госпитале, что о твоих проделках только и разговоров.
Червяк затравленно повторял:
-Я не хотел. Я не хотел. Не надо - в прокуратуру! Я больше не буду! Пожалуйста, поверьте мне! Не надо в прокуратуру. У меня мама одна осталась. Выпишите меня. Я в часть поеду. Я воевать поеду, только не надо в прокуратуру.
-Такие как ты на войне только проблемы своим создают. Толку от тебя - как от бочки говна, - сказал один из держащих Червяка бойцов, - ты же на войне сразу же своих предашь.
-Нет, я не предам, я буду честно служить. Отпустите меня воевать! - Червяк выглядел затравленным, и на него было неприятно смотреть. Многие отводили от него глаза.
-Ребята, закройте его пока в комнате для белья и покараульте за дверью. Только не трогайте. А я сейчас позвоню в прокуратуру, - Военврач демонстративно отвернулась от Червяка, и тот заскулил, когда его обессилевшего поволокли ребята.
Старшая дежурная приказала вести меня в операционную и срочно сделать общий наркоз, а сама подошла к телефону и стала набирать номер. Меня погрузили на стоящую в перевязочной каталку, и покатили в операционную.
«Вот те - фокус три», - мелькнуло у меня в голове. Сволочь всё же этот Червяк. Мне его абсолютно не было жаль. Пусть его ждёт то, что он заслужил. И дело даже не в том, что он умышленно ударил именно меня костылём по раненной ноге, а непосредственно в самом этом неприятном человечишке. Когда-то справедливость всё же должна восторжествовать. Оказалось, что в бессознательном состоянии я находился довольно долго. Мне уже успели даже сделать рентген, и обнаружили сломанную кость возле осколочного ранения. Это я узнал от одного из врачей - молодого парня в повязке, лицо которого я не разглядел. Он же мне на лицо наложил повязку, и я почти сразу поплыл, поплыл...
Дедушка с бабушкой, жалостливо глядя на меня, качали седыми головами, а Анютка, стоявшая за их спинами, держала на весу мой крестик и протягивала его через плечи стариков мне, но я, находясь всего лишь в метре от них, никак не мог до него дотянуться. Бабушка, не поворачиваясь к Анютке, без эмоций сказала: «Он не может взять, у него нет руки», на что Анютка каким-то незнакомым чужим голосом ответила ей: «У него некроз, газовая гангрена. Придётся ампутировать ногу. Крестик не снимайте, дай Бог, поможет ему выкарабкаться!». Бабушка запричитала: «Дай Бог, поможет! Дай Бог поможет!..», а дедушка уткнул глаза в землю и тихо прошептал: «Правильной линии держись, внучок, правильной, а не иной. Не будь червяком!» «Не буду, дед! Я вас всех очень-очень люблю. Анютка, выходи за меня замуж!» «Не могу я! Я в «вышку» должна поступить. Да и какой из тебя теперь муж? Так, полумуж, полуребёнок... Меня в станице с двумя руками и ногами парень ждёт. И Бухалкин предлагает выйти за него замуж». «Бухалкин?!.. Но он же погиб!.. Я сам видел» «Погиб. И ты - полупогибший. Какая разница?» Тут бабушка чужим голосом спрашивает: «Ну, как он? Не приходил ещё в сознание», на что дедушка отвечает моложавым баритончиком: «Пока ещё нет, но бредит. Он у нас крепкий парень. Должен выдюжить...» Анютка уже куда-то пропала... Вместо неё вдруг появилась Аврора в о врачебном халате: «Зачем?!.. Зачем ты решился на операцию, а Женя? Я бы вылечила твою ногу. Поторопился... Не торопись жить. Всё будет нормально. Главное, ни кого не вини. И тебе никто ничего не должен. Ты всего добьёшься сам... Женя, Андреев, ты меня слышишь?» Аврора пощёлкала пальцами возле моих глаз. «Да слышу я и вижу, чего ты!..» «Он бредит, но румянец появился. Шансы есть...» «Аврора Вагановна, если он сегодня не придёт в себя, то, скорее всего, никогда не очнётся, так и не выйдя из комы». «Очнётся. Он - очнётся. Я Женю знаю. Вместе воевали». «Да, наслышан уже. К нему тут вчера из части приезжали, в том числе и девушка его, а он уже семь дней в коме лежит. Попросили сразу им сообщить, как придёт в себя. У меня на столе где-то номера телефонов их части записаны». «Аннушка приезжала?» «Да я не спрашивал, как её зовут...»