Высокий красивый мужчина рассматривал картину одного из известных художников современности, которую подарили Пабло на сходке в Чикаго. На полотне было изображено чистилище в абстрактной форме. Множество сюжетных линий можно было рассмотреть при длительном визуальном контакте с картиной, чем, по-видимому, и занимался Майк. Строгий чёрный костюм подчеркивал всю мужественность и брутальность этого мужчины. Смуглое грубоватое лицо с властным волевым подбородком говорило о сложности характера и лидерских качествах. Глаза... какие же у него глаза? Мой взгляд завис на человеке «греха» и рисовал сам по себе линии вверх -вниз по его силуэту, пока отец приветствовал гостей.
-Абигейл, это Роберто и Джоанна, наши транспортные партнеры. Прервал меня Пабло, знакомя с вновь прибывшими.
-Добрый вечер! Рады вас видеть!
-Господин, ваша дочь само очарование, мы много слышали о ней, но не было чести познакомиться лично, сказал мужчина.
-И кто же говорит о моей дочери? Его взгляд резко стал жестким и требовательным.
-Простите, господин, не могу точно вспомнить, дрожащим голосом ответил Роберто, в смятении опустив глаза.
-О, мистер Пабло, мой муж не хотел сказать ничего дурного, простите нас, если невольно позволили себе лишнее, в смятении протараторила его спутница.
-Отдыхайте , мисс Джоанна, мы разберём это после приёма. Они быстро ушли с глаз. Я никогда не комментировала действия Пабло, он знал, что делал и даже если я чего -то не понимала, не лезла в жесткость его выражений, дабы не нарваться на ужасный ледяной и одновременно испепеляющий взгляд. Лучше бы орал, ей Богу.
Мои глаза сами по себе вернулись к барной стойке, но Майка Скаво не обнаружили. Взгляд невольно стал скользить по огромному, роскошному залу. Гости прибывали и прибывали.
Кто-то уже собирался в мини компании и с бокалами обсуждал светские, отвлеченные темы. А может, так только казалось. Ведь это преступный мир, он не может быть как «на ладони. «В каждом жесте, взгляде и поступке могла скрываться иллюзия. Для людей неопытных, вроде меня, однозначно. Матёрые и «стрелянные воробьи» и те, могли принять одно за другое.
Спустя несколько часов, вечер постепенно менял серьёзные и сдержанные тона, на более смелые и раскованные. Женщины превращались в кошечек, а мужчины в гепардов, вышедших на охоту. Звучал саксофон, погружая в атмосферу, схожую с тёплой ванной с молоком. Знайте, состояние, которое называют «бархат.» Я выпила несколько бокалов шампанского и решила подышать воздухом на любимом мраморном балконе, с которого открывался вид на все красоты Буэнос-Айреса. Закурив тонкий Vogue, я наблюдала, как солнце, уже почти отдавшееся до самых краев тёплому заливу, тонуло самозабвенно и безропотно, в надежде и безнадёжно на то, что оно будет принято и обласкано в этих темных водах до самого утра. Не похоже ли это на любовь? Не так ли мы тонем в человеке, когда наше сердце пылает и горит? Не так ли мы входим в тихие мутные воды, не ожидая опасности? Не так ли сгораем с победным кличем, отдавая свою личность и краски жизни в глубинную и синюю неизвестность? Да, именно так. Если один -солнце, а другой -вода. Кто-то либо высохнет, став частичкой в воздухе, либо сгорит, мучительно, но в мундире обреченной страсти.
-Мисс Ри-Карло, позвольте Вам прикурить. Раздался чей-то бархатный голос у самой ушной раковины. Я вздрогнула, не ожидая собеседника и глубоко уйдя в собственные мысли, вызванные закатом, который, кстати, уже «сгорел». Обернувшись, я застыла на несколько секунд. Это был Майк Скаво, тот самый интеллектуальный гений.