– Мы не знаем, – пожал он плечами. – У нее нет банковского счета или кредитных карт, даже водительских прав не имеется. Никаких цифровых отпечатков.
Прист оттянул от уха наушник:
– Что означает: скорее всего, она именно та особа, которую мы ищем.
– Но тогда как же мы найдем ее? – удивилась я.
Все, кроме Элль, уставились на меня, как будто я уже знала ответ. Элль же была занята флиртом с незнакомым парнем, сидевшим в углу кафе.
Лукас бросил в нее скомканную салфетку:
– Эй, ты можешь сосредоточиться на наших делах?
– Я способна заниматься двумя делами сразу, большое спасибо, – пробормотала Элль, улыбаясь.
Лукас достал из кармана серебряную монетку и повертел ее между пальцами:
– Если мы хотим найти твою тетю, логичнее всего начать с твоего отца.
При этих словах Элль повернулась в мою сторону. Она единственная знала всю правду о дне, когда ушел отец, о том, что он увидел меня в кухонном окне и все равно уехал. Я даже маме об этом не рассказывала.
Записка, оставленная отцом, все ей объяснила: «Все, чего я хотел для нас – и для Кеннеди, – это нормальная жизнь».
Я покопалась в жареной картошке на своей тарелке.
– Я ничего о нем не знаю. Он ушел, когда я была совсем маленькой.
– Ладно. Но ты помнишь что-нибудь до его ухода? – спросил Лукас.
– Она же сказала, что ничего о нем не знает! – Элль предостерегающе посмотрела на Лукаса.
Но Лукас не обратил внимания на огненный взгляд.
– Давай же, Кеннеди! У тебя фотографическая память. Ты должна что-то помнить.
Элль со стуком поставила на стол стакан:
– Отец их бросил, когда ей было пять лет! И даже открыток ко дню рождения не присылал! Он просто задница! Вот что она помнит!
Я покраснела:
– Элль, заткнись!
Джаред под столом сжал мою руку. Я уставилась в окно, за которым лил дождь. Я готова была на что угодно, лишь бы не видеть в его глазах жалости и вопросов.
– Извини…
Лукас произнес это неловко, с сочувствием, как мои друзья, когда узнали о смерти мамы.
Мое смущение обернулось гневом. Я не видела отца двенадцать лет. Он не потрудился объявиться, даже когда мама умерла. И все равно он до сих пор причинял мне боль.
– Хочешь знать, что я помню об отце?
– Кеннеди, все в порядке… – начал Джаред.
Я вскинула руку, заставляя его замолчать:
– От моего отца пахло сигаретами «Мальборо» и мятной зубной пастой. Иногда сильнее «Мальборо», иногда – пастой, в зависимости от того, насколько он старался избавиться от табачного духа. Он любил хрустящий бекон и черный кофе. Брился не каждый день, так что лицо у него было то гладким, то колючим, и у него были самые зеленые глаза на свете. Его любимым шоколадным батончиком был «Гранд-100», и он разрешал съесть мне его перед обедом, хотя и думал, что это разозлит маму. Он любил Джонни Уокера, «Пинк флойд» и Эдгара Алана По. И еще ненавидел мюзиклы, рубашки с воротниками и фокусников. – Я встала. – И еще он говорил, что любит меня больше, чем луну и звезды и все, что под ними. Но он лгал.
Никто не произнес ни слова, когда я бросилась к грязной стеклянной двери ресторана.
– Кеннеди! – наконец окликнул меня Джаред.
– Дайте ей минутку, – произнесла Элль, прежде чем за мной закрылась дверь.
Я прислонилась к стене под матерчатым навесом, рядом с водителями грузовиков, которые делали последние затяжки перед тем, как войти внутрь.
Боковым зрением я заметила зеленую армейскую куртку Джареда. Он схватил меня за руку и потянул, привлекая к себе.
– Когда ты говорила об отце, я и не подозревал, что все настолько плохо. Почему ты раньше ничего не сказала?
Потому что я до сих пор вижу, как папа садится в машину, и вижу ту записку и мамино заплаканное лицо. Потому что не хотела, чтобы ты знал, что мой родной отец от меня отказался. Потому что не хотела, чтобы ты смотрел на меня так, как сейчас.
– Да нечего говорить. Его не было рядом. И это не имеет значения. – Я дернулась, чтобы отойти, но Джаред удержал меня, сжимая мою руку, и прижал к себе.
Он взял меня за подбородок:
– Поэтому тебе кажется, что все хотят причинить тебе боль?
Меня охватил знакомый холод, возникавший каждый раз, когда я слишком долго думала об отце.
– Джаред, я не… Я не могу об этом говорить. Пожалуйста.
– Хорошо.
Мы молча стояли бок о бок и наблюдали, как на парковку въезжали грузовики и выезжали с нее. Я не хотела разговаривать о папе, не хотела отпускать боль, которая, похоже, никуда и не собиралась уходить. Но мои воспоминания, возможно, единственная зацепка, и если именно Андрас виноват в преступлениях, статьи о которых висели на стенах моей спальни, то он убил десятки людей.