— Она не такая уж маленькая! — возразила Джулия, и ее голос выдавал избыток чувств. — Крошка весит целых восемь фунтов, это более чем достаточно. — Юная мать состроила выразительную гримасу. — Знаешь, Луиза меня просто поразила. Малютка родилась этим утром, в пять часов, и моя дорогая свекровь всю ночь не отходила от меня. Она только что ушла, думаю, хотела оставить нас какое-то время наедине.
— Как ты собираешься назвать ее? — спросила Элизабет, когда сестра осторожно передала ей крошечный сверток. Ребенок был теплым на ощупь и имел удивительный запах — смесь детской присыпки и чего-то неуловимого, что породило у нее щемящее чувство и ощущение комка в горле. Девочка была такой прелестной и такой крошечной! Вряд ли ей самой суждено испытать когда-нибудь радость материнства. Элизабет старалась поскорее отогнать грустные мысли и сосредоточить внимание на Джулии.
— Патриция. — Губы Джулии задрожали, и Элизабет протянула руки, чтобы вновь прижать ее к себе. — Звучит почти как Патрик, ты согласна?
Когда минут через десять появились радостные свекровь и свекор — Луиза и Жорж, — неся большой поднос с завтраком для Элизабет, сестры уже успокоились и лишь их покрасневшие глаза говорили о недавних слезах. Все четверо стали оживленно обмениваться впечатлениями, а Патриция крепко спала в маленькой колыбели рядом с кроватью, когда раздался стук в дверь и в комнату вошел Филипп.
Сердце Элизабет остановилось на мгновение, а затем забилось с сумасшедшей быстротой. Она почувствовала слабость и головокружение и была близка к обмороку, но тут увидела, что его взгляд будто прошел сквозь нее, а лицо даже не дрогнуло. Что-то холодное и тяжелое навалилось ей на плечи, но, превозмогая себя, она продолжала сидеть с высоко поднятой головой. Медленно допила кофе, изобразила на лице вежливую улыбку и ничего не сказала.
— Ну, где новорожденная? — Филипп ласково посмотрел на невестку, которая старалась не казаться слишком гордой. — Можно взглянуть на нее?
— Конечно. — Джулия жестом указала на колыбель, и когда Филипп склонился над ней, Патриция, словно по заказу, открыла глаза и зевнула своим крошечным ротиком. — Возьми ее, — подбодрила его Джулия. — Не бойся.
Видеть его, качающего на руках младенца, было уж слишком для Элизабет, и комок в горле грозил прорваться потоком слез, поэтому, обменявшись с Филиппом формальными приветствиями, она удалилась под предлогом того, что ей необходимо привести себя в порядок после дороги. И когда десять минут спустя Элизабет вернулась, он уже ушел.
Весь этот день и следующий, когда Джулия вернулась в замок с Патрицией, Элизабет ждала, что Филипп навестит ее — навестит хотя бы для того, чтобы подтвердить свое право ее игнорировать. Но к концу второго дня она поняла, что просто перестала для него существовать. И вместе с пониманием этого появилась озлобленность, а вместе с озлобленностью уязвленные самолюбие и гордость.
Он был точно как Джон. Не заботился о ее чувствах. Хотел иметь ее на короткое время в качестве сексуальной забавы. Иначе он не отверг бы ее с такой холодностью, не позволив даже объясниться. И она отныне ненавидела его. Ненавидела и презирала. Ей даже казалось, что Джон обошелся с ней менее жестоко.
На следующее утро она заказала авиабилет до Нью-Йорка, счастливая от сознания, что оставляет Джулию и ее ребенка в любящих руках. Все де Сернэ были на небесах от счастья, и тот факт, что родился не мальчик, явно не имел значения как для них, так и для гордой матери. Они полюбили Патрицию, потому что она была частью Джулии и Патрика, и Джулия буквально расцветала, окруженная их заботой.
— Вы нас завтра покидаете, Элизабет? — Они только что пообедали и удалились в очаровательную гостиную посидеть за чашкой кофе. Чудесные ароматы теплого летнего вечера доносились через открытые окна, а последние лучи закатного солнца освещали комнату. — Мы будем рады, если вы останетесь пожить у нас еще.
— Знаю. — Она улыбнулась Жоржу. — Но недавно я уже отпрашивалась на длительное время; компания охотно пошла мне навстречу, но мне не хотелось бы этим злоупотреблять.
Когда в следующий момент дверь резко распахнулась, Луиза даже вскрикнула от испуга, прежде чем увидела, что на пороге стоит ее сын.
— Филипп, зачем ты нас так пугаешь? Что произошло?
Первый раз в жизни Филипп де Сернэ пренебрег уроками аристократического воспитания, усвоенными с детства, и, отбросив все условности, подошел прямо к Элизабет, не глядя больше ни на кого. Его глаза сверкали.
— Ты собралась уехать? Завтра? Рано утром? Не говоря мне ни слова?
— Я… — В шоке Элизабет поднесла руку к своему горлу, отчаянно пытаясь понять, как воспринимать его слова. — Я…
— Как ты могла? Как смела ты думать, что можешь так поступить со мной?
— Филипп!.. — Жорж поднялся с кресла, беспокойно переводя взгляд с побледневшего лица Элизабет на лицо своего сына, мрачного как ночь. Он протянул руку к сыну, но сразу же отвел ее назад, когда Филипп повернулся и посмотрел на него гневным взглядом.
— Не вмешивайся, отец! Это касается только меня и Элизабет. — Он вновь обернулся к Элизабет и, прищурившись, пристально посмотрел ей в лицо: — Ну? Ты собираешься уезжать завтра?
— Да. — Теперь она встала. Ее лицо было бледным, но гневная реакция на его высокомерие проявилась яркими пятнами румянца на ее щеках. — А почему я не должна? Ты не появлялся и не звонил…
— Как я мог, когда я был в Марселе? — огрызнулся он. — Ты могла бы сама позвонить мне — я оставил тебе номер.
— Номер? — Она посмотрела на него беспомощно, и, увидев ее растерянность, Филипп обратил свой взгляд к матери, которая вскрикнула, словно вспомнив что-то важное.
— Ты отдала Элизабет письмо? — спросил он быстро.
— О, мой мальчик, прости меня но эти холопоты с ребенком… Я забыла. Оно до сих пор в моей сумочке. — Луиза до крайности расстроилась своей оплошностью.
— Но это просто невозможно! — Он вновь повернулся к Элизабет и сказал уже более спокойно: — Я дал матери письмо, чтобы она вручила его тебе в тот день, в больнице. Я должен был ехать в Марсель. Избежать поездки не представлялось возможным. В письме я все объяснил.
— Я так виновата. — Голос Луизы звучал трагически, но теперь Филипп ни на кого не обращал внимания. Он взял Элизабет за руку и буквально поволок ее через комнату.
— Ты едешь со мной. Я не желаю больше находиться в этой нелепой ситуации, — проворчал он. — Ты не получила письма, но явно не пыталась ничего узнать обо мне, не спрашивала, где я нахожусь, что происходит. Ты только собиралась опять исчезнуть, разве не так? Сознайся.
— Опять? — Ее возглас был таким резким, что Патриция, спавшая в колыбели в углу комнаты, проснулась и заплакала. — Это ты покинул меня, разве не помнишь? Даже не дав толком ничего тебе объяснить.
— Элизабет! — воскликнула Джулия крайне удивленно, и когда Элизабет уже в дверях оглянулась, то увидела выражение почти комического изумления на лицах всех присутствующих в комнате. — Ты виделась с Филиппом и ничего мне не сказала? — Похоже, этот факт произвел на Джулию большее впечатление, чем испуганный плач ее драгоценной дочери, которая впервые так громко заявляла о себе.
— Я не виделась с ним, — быстро солгала Элизабет. — Такого не было.
— Черта с два, не было! — Выталкивая Элизабет за дверь, Филипп бросил свирепый взгляд на присутствующих. — Сегодня вечером она останется у меня. Это все, что вам нужно знать. Вернется ли она завтра в Америку, я весьма сомневаюсь, так что пусть кто-нибудь возьмет на себя труд позвонить в. аэропорт и сообщить.
— Лучше не надо! Я возвращаюсь в Штаты… — Дверь захлопнулась, и голоса Элизабет не стало слышно, однако не прошло и минуты, как она распахнулась вновь, и в комнату ворвались Катрин и Пьер. Их лица были полны тревоги.
— Что, в конце концов, тут происходит? — Пьер посмотрел на Джулию, которая, стоя возле колыбели, качала на руках Патрицию и успокаивала ее, что-то тихо бормоча себе под нос. — Я думал, что-то случилось с ребенком.
— Патриция в полном порядке. — Все повернулись и посмотрели на Джулию. Луиза, перехватив взгляд своей невестки, ласково улыбнулась ей и продолжила: — А теперь, я думаю, что и с Элизабет все будет хорошо. Я должна была догадаться. Однако я ничего не подозревала, хотя и его мать, — спокойно добавила Луиза.