— Не хочу, — сказал Шабанов. Тут его позвали к начальнику отряда.
— Осужденный Шабанов явился! Здравствуйте, гражданин начальник! — бодренько доложил Шабанов и стал у двери — руки по швам, все по правилам и в то же время немного развязненько, как подобает возвращенцу типа Ошуркова.
— Здравствуйте, Шабанов. Садитесь.
— Слушаю, гражданин начальник!
Григорий всем своим видом, подчеркнутой послушностью, готовностью старался дать понять лейтенанту: опять я твой, командуй, начальничек, а мы порядок знаем — ваше дело перевоспитывать, наше дело вам подыгрывать, хе-хе.
Лейтенант молодой еще. Не вредный. Понапрасну не орет, всегда на «вы». Сейчас он, как и замначальника колонии, станет разводить… о доверии, которое не оправдал. Так ему положено, за то ему деньги платят. А возвращенцу Шабанову следует изобразить раскаяние.
— Честное слово, не ожидал вас, Шабанов. Уверен был, что не возвратитесь. Ведь вы не преступник.
— Осужден по статье, гражданин начальник.
— Знаю. Но по духу вы не преступник — вы любите работу. Не всегда мы на сто процентов уверены в тех, кого отпускаем на стройки, но в вас я был уверен. Потому что вы любите работу, любую работу. А хорошие труженики на стройках нужны, очень нужны. Шабанов, у вас такое замечательное желание работать на свободе, а вы лезете сюда. Не понимаю…
Лучше бы он бубнил про неоправданное доверие. А он вроде размышляет вслух. От его слов, а главное — тона, поверхностная грязца возвращенского форса стала осыпаться с Шабанова. Прав лейтенант, Шабанов любит работать. Врет и лицемерит сам Шабанов: мол, пускай дураки вкалывают…
— Почему вернулись, Шабанов?
— Так получилось…
— Само получилось? Без вашей воли?
Григорий маялся.
— Семью успели повидать?
— Не… нет.
— Жена не захотела приехать?
— Не отпускали с работы ее, к Новому году ждал.
— Значит, сегодня она приехала на стройку? С ребенком?
Лейтенант посмотрел на затянутое льдом окошко.
— Так.
Молчал.
— На алкоголика вы не похожи…
— Не алкоголик я! Гражданин начальник, в общежитии в соседней комнате один именины справлял. Немного я и выпил… Характер такой, если кто тронул, тогда…
— Он потребовал, чтобы вы прекратили ругань!
— Гражданин начальник! Ну так получилось, ну что теперь!
— Теперь женщина и ребенок в мороз идут из спецкомендатуры на вокзал.
Лучше бы говорил о неоправданном доверии.
— Гражданин начальник, хватит! Зачем мучаете? Не вернуть уж…
— Не вернуть. О будущем подумайте.
Слаб стал Шабанов, слаб. Шел к начальнику с форсом, а сейчас хоть бы не зареветь, черт!..
— Разрешите… идти.
— Вас мне жаль, Шабанов. Идите.
Пришел в отряд, скинул сапоги и метнулся на койку, нарушая тем порядок. Лицом в жесткую подушку.
Опять принес черт Ошуркова:
— Эй, дрыхнешь? Хочешь чифиру?
— Пошел ты, знаешь…
Все, придется завязывать с выпивкой… то есть поаккуратней пить. Только бы срок скорей дотянуть, еще год…
— А ну, айда работать, — это завхоз теребит. — Капусту разгружать с машины!
Внизу заругался возбужденный крепкой заваркой чая Ошурков:
— Мы с этапа! Я тебе кто, каторжник?!
— Больше некому, отряд на смену ушел. И для себя же…
Ошурков визгливо покрыл завхоза, замахнулся — и убежал, а Шабанов слез с койки.
— Шапку надень, а то мороз, — посоветовал завхоз Тужилин.
— Слушай, Тужилин, почему ты терпишь от всякой мрази, которая работы боится?
— А чего, по-твоему, делать?
— Разбей ему рыло, больше не станет.
— Нельзя. Запишут нарушение, а я надеюсь на досрочное…
_ — Ну, лейтенанту доложи.
— То без толку. Поговорит, тем и кончится. А Ошур-кову разговоры — что слону дробинка.
— В «шизо» таких надо!
— В штрафной изолятор — значит, запишут отряду нарушение. Много нарушений — лейтенанту втык. Начальник колонии не любит, когда есть нарушения, за это ругают его, видимо. Нет, не хочу я лейтенанта под выговор толкать, он парень правильный.
— Тогда терпи, завхоз.
— А ты как думал? Терплю. Положение хуже собачьего. Но хочу на досрочное по двум третям…
— Тьфу! Пойдем разгружать, что ли.
Шабанов принимал и передавал плотные подмерзлые вилки капусты. Порой сквозь зубы поругивал соседей: «Давай, давай, стоять холодно!» В работе ему полегчало. Но вскоре вновь засквозила обида на какую-то к нему несправедливость. Только что лейтенант доказал, что виноват он, Шабанов, и никто другой, да и сам он не находил, кого бы обвинить в несправедливости. Но обида скрипела зубами — на кого? на судьбу?