— Вы разве не женаты?
— Шесть лет как разошелся. Но и когда жили с женой, все равно было одиночество.
— Почему?
— Разные мы очень. Не виню ее ни в чем, просто разные мы.
— А дети?
— Детей, как говорится, бог не дал. И правильно сделал, что не дал, ничего бы они не скрепили, только хуже стало бы.
— И никого у вас нет? Впрочем, зачем я…
— Никого. После нескольких семейных лет просто боюсь. И знаю, не все женщины — вредные жены, но, знаете, кто обжегся на молоке… Да, вам пора. До свиданья и не сердитесь.
Ее фигурка скрылась в дверях гастронома. Ордынцев пошел домой. Пешком. Ему не хотелось сейчас сутолоки трамвайного вагона, хотя в ту сторону ехать свободно. Ему хотелось зимнего вечера с легко падающим снежком, отсветов фонаря на столбе в малолюдном переулке. Шел и рассеянно улыбался.
И улыбалась Мария, торопясь домой из магазина, все еще чувствуя на руке, в которой несла авоську с хлебом, маслом и кулечком конфет, непривычную теплоту, приятную и слегка укоряющую. Никто никогда не целовал ей рук. Ну надо же!..
Она много нового теперь за собой замечала и тогда стыдила себя, одергивала. Например, вдруг без видимых причин, отвлекшись от бумаг, задумается бог весть о чем, замечтается — и спохватится: улыбка на лице. Нахмурится, по сторонам искоса поглядит: никто не видел?
Или выходит из управления, и, когда возле Доски почета идет, ноги сами медлят, остановиться хотят, глаза поднимаются сами: на Доске почета большая фотография Ордынцева, отличного мастера. Очень похож, совсем как в жизни — смотрит прямо, внимательно, заинтересованно. На нее смотрит… «Здравствуйте, Мария Николаевна. Что у вас нового сегодня? Устали? Можно, я вас провожу?» И у Марии — гордость. За чужого человека, отличного мастера Ордынцева. Ей-то с чего бы гордиться? И стоять у Доски почета не следует: вдруг заметят — что подумают. Похож, очень похож на фотографии. Но все-таки в жизни лучше. Его беспокоят все Мариины заботы, ненавязчиво обо всем расспросит и незаметно, легко норовит помочь. И приятно ей, и ничего ведь в этом нет плохого. И все же нехорошо, что у них такие… отношения? Нехорошо, что позволяет себя проводить? Еще и радуется, как девчонка… Нет, надо прекратить. Надо.
Встретились в коридоре управления. Случайно, разумеется. Кругом люди. А у нее сердце сладко захолонуло.
— Здравствуйте, Мария Николаевна. Сегодня можно вас проводить?
Мимо проходил кто-то из управленцев, и Мария спросила громко:
— Вы к нам, в бухгалтерию? — и тихонько: — Только мне сегодня надо задержаться немного…
— Ничего, подожду, спешить мне некуда.
Вечер выдался довольно морозный, да еще февральский буран хлестал колким снегом. Но Ордынцев дождался у начала аллеи, той, на которой одна узкая тропка и редко кто ходит. Заметил Марию издали, и сразу словно потеплело вокруг, и ветер притих.
— Здравствуйте, Мария Николаевна.
— Здравствуйте, Дмитрий Павлович.
И как всегда — в разговоре заминка. Оба не уверены, идти ли к автобусу или пешком почти до ее дома?
— Устали, Мария Николаевна? Или, может, пешком? Погода сегодня ничего.
Что уж там, погода никак не прогулочная… Но…
— Идемте, если никуда не торопитесь. Целый день в бухгалтерии корпишь, надо же свежим воздухом вздохнуть.
— Обязательно. А мне куда торопиться!
Снова заминка. Дмитрий Павлович осторожненько берет ее под руку, идут, провожая взглядом битком набитые трамваи. Он старается заслонить Марию от ветра, да и от редких прохожих, хотя темно. Постепенно неловкость проходит, и они разговаривают. Но сегодня больше говорил он, Мария слушала и все слышала и понимала, но думала о своем. Еще на работе об этом думала.
Пришли к аптеке, за которой начинался последний к ее дому, ярко освещенный квартал, и по невысказанному уговору дальше идти вместе не следовало.
— Вы сегодня чем-то озабочены, Мария Николаевна?
— Знаете, Дмитрий Павлович… — опустила Мария глаза. — Только вы не обижайтесь. Знаете… не надо больше меня провожать. Хорошо?
Он тоже уставился в снег.
— Чего уж тут хорошего… Но если вы так хотите, больше не буду.
— Нет, пожалуйста, не обижайтесь, — заторопилась она объяснить. — Мне хотелось бы, ну… пройтись, поговорить, но… не надо.
— Почему?
— Ну, как бы вам… Я ведь замужняя женщина, у меня сын…
— До свиданья…
Было это в пятницу. И всю следующую неделю Мария жила без нечаянной улыбки. Мучилась, что обидела его напрасно, что потеряла те ожидания, ту аллею, ранние зимние сумерки, прогулки от управления до аптеки, когда мимо бегут трамваи и автобусы, а рядом идет человек, друг… Если бы только друг…