— Вечно он чем-нибудь недоволен, всюду мерещится несправедливость. Повара кроет — мяса ему в суп мало положили, другим больше. Бригадира — дешево ему смену расценили, другие деньги гребут. На завхоза рычит, почему заставляет в бараке уборку делать, когда другие «койки давят».
— Что с «химии» несправедливо вернули, не жалуется?
— Нет, не слышал.
— Он где сейчас?
— На работе. Только что мастер звонил — курит Габдрахманов в неположенном месте, грубит.
— Кстати закурил. Вызовите его к оперуполномоченному для беседы о нарушениях.
Габдрахманов имел вид человека, которого побеспокоили по пустякам, и он сейчас выругается и уйдет. Встал боком, держась за ручку двери. Сказал: «Вызывали?»— и глянул исподлобья. Велели сесть — не сел, а присел на стул: дескать, говори, говори, начальник, да я пойду.
— Габдрахманов, вы часто нарушаете режим, грубите. Курите вот в неположенном месте.
Глядит на «опера» выжидающе: ну, чего дальше? Голова у Габдрахманова круглая, серая от короткой стрижки, лоб широкий, низкий. Глазки маленькие, колючие, неприступные.
— Как же так? — говорит оперуполномоченный с привычной, по инструкции, задушевностью. — Нарушать режим никому не дозволено.
Молчит, глядит: ну нарушаю, и что? Срок кончится — все равно отпустите и с нарушениями.
— Вам, Габдрахманов, предоставлена возможность честным трудом и поведением искупить вину, — скучновато внушает «опер», — а вы ведете себя вызывающе. Так нельзя. Другие соблюдают режим, честно трудятся…
— Другие больше нарушают, да их не видят! Габдрахманов, Габдрахманов, всегда один Габдрахманов, а другим можно, да?!
— Кто другие, например, нарушают?
— Не знаю, вы глядите — кто, вы на то поставлены.
— Вам оказали доверие, направили на стройку народного хозяйства. Вы доверия не оправдали. Как же так, а? Почему, находясь на стройке, допустили новое нарушение?
— Ничего не допускал, другие больше…
— Не о других, а о вас разговор. Вот расскажите, почему вас вернули в колонию?
— Почему, почему… Пьяный был, машину брал…
— Точнее сказать, угнали чужую машину. С какой целью?
— Ни с какой ни с целью… Говорю, пьяный был, на вокзале спал. Проснулся, гляжу — время много, на поверку бежать надо. С вокзала выходил, машину брал…
Габдрахманов смотрит на дверь: и чего начальник тут держит, «резину тянет»?..
— Сколько вас было, когда машину угоняли?
— Сколько, сколько… Ну, двое.
— Кто еще?
— Мишка. Фамилию не знаю.
— Саманюк?
— Не знаю.
Загаев разложил на столе четыре фотографии.
— Посмотрите, Габдрахманов, кто из них ваш соучастник?
Габдрахманов что-то заподозрил. Перестал торопиться, переключился на «ленивое равнодушие», вытянул шею к фотографиям.
— Вот, наверно.
— Как — наверно? Узнаете соучастника или нет?
— Ну, он. Дальше чего?
— Дальше вы сами расскажите.
— Про чего?
Загаев перебирал бумаги в папке, с вопросами медлил. Габдрахманов еще раз, повнимательнее пригляделся к снимку. Мишка Саманюк на фотке глядит фраером, в костюмчике, при галстучке, морда сытая, довольная. Габдрахманов засопел, толстым пальцем отодвинул снимок. В обезьяньих глазках — зависть.
Загаев нашел в папке нужный лист и снова завел разговор с осужденным. На допрос это не походило.
— Я следователь из Харьковской областной прокуратуры, моя фамилия Загаев.
Осужденный пожал плечами: мол, мне-то что.
— Габдрахманов, меня интересуют кое-какие старые дела. Так что расскажите поподробнее, как там у вас получилось с угоном машины?
— Как получилось… Плохо получилось.
— А вы думали, будет все прекрасно?
— Ничего не думали. Пьяные были. В общежитие быстро ехать хотели. Бензин кончился — без горючего как поедешь? Совсем мало горючего было. Машину бросали, пешком бежали.
Теперь Габдрахманов не торопился, не сердился, объяснял старательно, чтобы гражданин следователь понял: совсем мало бензину было, куда поедешь…
— Кто вел машину?
— Ну, я вел.
— За город выезжали?
— За городом — что делать? В общежитие очень быстро ехать хотели.
— Как автоинспекция догадалась, что машину именно вы угнали?
— Мимо магазина ехали, там большой фонарь, сторож узнал, на другой день милиции говорил.
— Он вас и раньше знал, тот сторож?