Допрос Павел начал донельзя рассерженный, но усилием воли заставил себя успокоиться: преступник не должен был чувствовать его волнения.
— Прежде всего, Матюшин, я должен вам сказать, что ваша повышенная экспрессия и явная склонность к недобрым шуткам может закончиться трагически. Надеюсь, вы понимаете, что конвоирам отдан необходимый приказ?
— Что делать. Мы бегаем. Вы ловите. Иногда постреливаете при этом. Все естественно. Такова жизнь, как говорят французы. Но если вас интересует моя жизненная позиция, то она выражена в словах опять же какого-то иностранца: нет безвыходных положений, есть безвыходные люди.
Матюшин вовсе не был смущен или обескуражен своей неудавшейся попыткой к бегству.
— Только, пожалуйста, не думайте, гражданин начальник, что стремление оказаться на свободе повлияет на мое решение быть с вами искренним и правдивым. Жду ваших вопросов.
— Хорошо. Начнем. Прежде всего удовлетворите наше законное недоумение. Столь маститый «разгонщик» в роли неосторожного воришки — явление противоестественное. Объясните, чего это вам вдруг захотелось украсть телевизор и радиоприемник у Райской?
— Знаете, бывает, что самые неисправимые из нашего брата, самые задубелые бандиты — убийцы, как чувствительные девицы, рыдают над птенчиком со сломанным крылом. Бывает, ничего не скажешь. Нечто подобное, вероятно, случилось и со мной. Считайте — каприз души. Мой квартирный хозяин — Туликин — не был далек от истины. Возможно, мой поступок вам покажется немотивированным, более того — глупым и сентиментальным, но это действительно так: мне было жаль несчастных детишек. Отец — алкоголик, неизлечимо больной человек, пропивающий все и вся. Мать — замотанная, несчастная женщина, только и думающая, как бы напихать пять вечно голодных ртов. Позже, если вы захотите послушать, как сложилось мое собственное детство, может, вы с большим доверием отнесетесь к моему порыву. Да, вы правы: вдруг захотелось доставить радость ребятишкам. С деньгами я еще не чувствовал себя свободно. Просить у Райской — сами посудите, в каком бы виде я предстал перед ней. У «подельщиков», то есть у всегдашних сообщников моих, тем более не хотелось одалживаться. Моя репутация, репутация главаря, должна быть безупречной — это первый закон нашей психологически весьма тонкой профессии. К тому же дражайшая Ираида Михайловна своими нежностями и сюсюканьем уже начала меня доводить чуть ли не до истерических припадков. Пора было прощаться. Я и решил оставить мадам Райской хоть какую-то прочную память о себе: нельзя ведь быть неблагодарным. Так все оказались почти одинаково удовлетворены — и мадам Райская, и я, и дети.
— Предположим. А теперь ответьте, Матюшин, что вас толкнуло на открытую встречу с Ароновым на троллейбусной остановке и потом на посещение его дома?
— Ага. Так я и думал, что вы давно обеспечили меня внимательной свитой. Надо отдать этой свите должное: при всей моей осторожности и наметанности глаза ничего не заметил. А насчет Аронова — все проще простого. Человек не может быть один. «Одиночество — гибель таланта», как справедливо утверждает великий Пушкин. К тому же наша профессия требует, как вам известно, коллегиальности. Ну и обдумывали планы.
— Предположим. А зачем Аронову понадобилось приходить к вам ночью?
— Этого не знаю. Скорей всего забеспокоился старик. Нутром, наверное, почувствовал неладное. Ведь вы спрашиваете о той ночи, в канун которой меня арестовали?
— Да.
— Так оно и было. Я не пришел на условленное место встречи. Тогда Аронов побежал проверить — светит ли у меня за шторой розовый ночничок: такой знак безопасности мы обговорили. Не светит. Догадавшись, дедушка Моисей дал деру.
— Будет у нас речь в свое время и об этом. А сейчас восстановите, пожалуйста, свое жизнеописание в максимальной близости к истине. В разных уголовных делах, которые оформлялись на вас в разное время, есть существенные разногласия в биографиях, собственноручно написанных вами.
— Возможно. Что ж, попробуем воспроизвести биографию, какой она и была. Берем сразу главное. — откуда я взялся такой, как сейчас? А вот откуда. Совсем мальчишкой попал в преступную среду, что было не удивительно, так как рано потерял родителей. Никого родных или близких, кто бы приютил, не нашлось. Отдали в детский дом. Сбежал. Беспризорничал. Связался со шпаной. Стоял «на стреме», пока более старшие грабили квартиры, палатки, магазины. Попал в колонию. Там учился, получил специальность электротехника. Вскоре после того, как вышел на свободу, женился. Работал в монтажном управлении в Клину. Часто бывал в командировках. Однажды приехал, узнал, что жена живет с другим. Все бросил, сел на поезд и оказался в Сибири. По дороге еще умудрился как-то потерять все документы и остаток денег. А может, украли. Ничего в памяти об этой поездке не сохранилось. Помню только — стоял в тамбуре, курил, смотрел в окно. И больше ничего. На работу никто не брал без документов. Что делать? На счастье ли, на несчастье, встретил в Новосибирске дружка, с которым в детстве беспризорничал и «ходил на дела». Тот вроде сам остепенился, но связей старых не утерял. Свел меня с веселыми, легкими людьми — мошенниками.