А в какую ярость пришел Корнилов, когда узнал, как лихо распоряжались крадеными вещами Харабарова и Биленкина, как продавали и закладывали их.
— Вот вы, Матвей Данилович, радели о Харабаровой и Биленкиной, всячески старались выгородить. А они беззастенчиво доили вас, как дойную корову.
— Заблудшими их считал. А они не сбившиеся с пути, не опустившиеся. Хищники. Хорьки вонючие. Шакалы. Я же знал их нрав. Один раз Биленкина у меня из кармана пиджака незаметно вытащила часы и дала их дочери заложить в ломбард. Не продать, заметьте, а заложить, на тот случай, если я обнаружу пропажу.
— И как? Обнаружили?
— На другой день. Схватился за голову. А деваться некуда: дал денег, чтобы немедленно выкупили.
— Видите. А мамаша с дочкой рассовали столько вещей по ломбардам, скупкам и комиссионным магазинам, не говоря уже о проданных или «презентованных» друзьям и родственникам, что нам только и приходилось в последние дни ездить да писать акты об изъятии.
— Неужели сами они, Дарья с Лизкой, и рассказали, куда что дели?
— Конечно. Мы же не всевидящие.
— Ну и паскуды.
— Ругаться поздно. И бессмысленно. Вам сегодня предстоят очные ставки с Биленкиной, Харабаровой, Леонтьевой и с другими. А пока давайте разбираться, кому какая вещь принадлежит. Сможете вспомнить?
— Попробую.
Но разбираться становилось сложнее и сложнее. Каждый день Корнилов, сам того не желая, выдавал новые, неизвестные еще розыску адреса квартир, где он совершал кражи. Все у него начало путаться. Когда подвели «баланс», оказалось, что обнаруженных пока вещей не хватит, даже если возвращать владельцам по одной и то через три квартиры на четвертую. Где же вещи?
— Куда и как, Корнилов, вы сбывали краденые вещи?
— Продавал на рынке случайным барыгам, приезжим колхозникам.
— На каком рынке?
— На Преображенском.
Снова садятся ребята из группы старшего лейтенанта Калитина в машину вместе с преступником. Едут на Преображенский рынок. Он там систематически никак не мог незаметно продавать такое количество вещей. Корнилова убеждают в этом, и он соглашается. Да, не мог.
— Вывод остается только один. Значит, вы, Матвей Данилович, были связаны с каким-то человеком или скупочным пунктом и так сбывали похищенное.
Корнилов опять молчит.
— Полагаю, что вы уже некоторым образом убедились, Матвей Данилович, что мы выполняем то, о чем говорим. Не правда ли?
Корнилов кивает.
— Так вот, я заверяю вас, что и дыру, через которую уходили ворованные вещи, мы все равно обнаружим. Рано или поздно, но будем работать и обнаружим. Не повторяете ли вы ту же ошибку, прикрывая барыгу, что и тогда, когда всеми силами старались отвести наше внимание от мамаши с доченькой?
Корнилов обеспокоенно ерзает.
— Барыга — такой же хищник, такая же гиена, как и они. Пожалуй, еще хуже. Наверняка он обдирал вас как липку. Наживался на вас как хотел. А он ходит на свободе и посмеивается над вами: дескать, по суду вам придется выплачивать сполна за то, за что он отсчитывал жалкие гроши.
— Хорошо, гражданин начальник. Извините, вы меня по имени-отчеству величаете, разрешите и я по-человечески буду обращаться к вам?
— Пожалуйста. Меня зовут Павел Иванович.
— Знаю, наслышался. Хочу спросить я вас, Павел Иванович. Вы правильно говорите: выплачивать придется. А какой же мне смысл себе на шею больше навешивать? Согласен, падла этот барыга, проныра и скупердяй несусветный. И совсем неплохо будет, если ему отвалят заслуженное. А мне-то какая корысть? Пятерик мне обеспечен во всех случаях: по 144-й статье части второй пять годков, как одна копеечка. Чего же мне из кожи лезть, на себя наговаривать? Чем больше вещей я назову, которые продавал, тем больше с меня же и спросится. Так?
— Совсем не так. Все наоборот. Чем больше вещей мы найдем и возвратим владельцам, тем меньше будет судебный иск к вам. Факт очевидный.
— Вы считаете?
— Несомненно.
— Ладно. То, что вы утверждаете, заставляет взглянуть на вопрос с несколько иной стороны. Что ж. Слушайте.
Корнилов был удачливым вором не только потому, что знал, как, где и какие вещи брать, но и с помощью кого и при каких обстоятельствах следует обращать их в деньги. Всего лишь несколько раз продал ворованное случайным лицам. При масштабах его «деятельности» непременно нужно было найти верный и постоянный канал сбыта. В прежние годы с этим было куда легче. Сейчас скупщика краденого, барыгу, оказалось труднее отыскать, нежели вскрывать и обчищать квартиры.