Все поначалу было так пристойно, аристократично: раздвинутый во всю длину румынский стол, укрытый снежно-белой скатертью, отягощенный хрусталем, фарфором, изысканными винами и деликатесными закусками — всего понемногу, но расставленными так искусно и красиво, что создавалось ощущение обилия; во главе стола, в розовой, полурасстегнутой безрукавке, с видом именинника на выбритом до синевы лице, сидел Вадим Петрович и незаметно — взглядом, короткой, еле внятной репликой — дирижировал женой, тоже залитой румянцем от беспрерывной беготни на кухню; напротив почетным гостем восседал Орлов, главный инженер строительного треста, напоминавший борца-тяжеловеса, этакий дядя с маленькими глазками за стеклами очков в массивной оправе «дипломат»; а по сторонам — коллеги (лучшего друга Вадима Петровича, Триандафилова, не было по причине его отпускного отъезда): сидевший рядом с женой, дородной хохотушкой, Солодов, не сводивший восхищенно-хитроватого взгляда с хозяина, благодушно улыбавшаяся всем чета Ненашевых, супруги Курбатовы, похожие друг на друга одинаково круглыми лицами, как брат и сестра, и рядом с ними — одинокий Жорка, непрерывно молчаливый в этот вечер, но явившийся уже поддатым, что было заметно по его плывущим блекло-голубым глазам (поддатым он явился, как после рассказал Курбатов, с горя, оттого что накануне в полутемной прихожей собственной квартиры застукал сексуальную свою Ларису в обнимочку с его же каким-то новоявленным приятелем). Естественно, что разговор, оживленный коньячком и винами, вращался вокруг одной и то же темы — строительства цветного экспериментального квартала. Орлов солидно уверял, что трест не подведет проектировщиков: сдаст этот объект заказчику досрочно. Солодов, прекрасно знавший возможности треста, выражал по этому поводу весьма обоснованные сомнения. А Курбатов, проницательно угадывая настроение молчавшего Вадима Петровича, многословно объяснял Орлову, как важно для престижа филиала, Лесопольска вообще, выставить проект на конкурс «Гипрогорода», а этот шанс единственно теперь зависит от строителей: успеют или не успеют они сдать цветной квартал к намеченному сроку — к будущей весне… И вдруг в солидный этот разговор вмешался Жорка — взял да и брякнул в полный голос:
— Чушь вы городите, господа! Не о том печетесь, не о том волнуетесь!..
Вадим Петрович укоризненно-дружеским взглядом попытался укротить незваного оратора, но Жорка, украдкой выдувший уже фужер холодной водки и сильно охмелевший, вышел из повиновения кому бы то ни было и понес, размахивая руками:
— Будущие лавры вам покоя не дают?! А фундамент?! В нем вы уверены?! Ведь на них, на этих чертовых пирамидах, держится вся наша архитектурная идея!.. А-а-а, вы отмахнулись от вопросов Барабанова? А вдруг он прав окажется? Вдруг ливень прольется над городом? Тропический!.. Старики говорят, такое здесь бывало! Или Волга, в самом деле, вымахнет из берегов? Что тогда?!
— Ну, если бы да кабы да во рту росли грибы, — с усмешкой возразил ему Курбатов и, плеснув в Жоркин бокал сухого вина, сказал ему: — Давайте лучше выпьем, чтобы во веки вечные стоял наш фундамент…
Но Жорка, не слушал Курбатова, орал с вытаращенными глазами:
— На песке ты строишь, Вадик! Да еще и, может быть, на мокреньком песочке-то! На плы-ву-не!! — и он погрозил, наглец, Вадиму Петровичу пальцем.
Вадим Петрович, демонстрируя замечательное самообладание, добродушно улыбался Жорке и помахивал ему рукой: мол, будет, будет, стоит ли так кипятиться, — и с этой же улыбкой оглядывался на гостей. А Солодов сказал, удачно вклиниваясь в паузу Жоркиной филиппики:
— Оно и видно, Георгий Иванович, что в инженерной геологии вы не очень-то сильны: какие же у нас, в Лесопольске, могут быть плывуны?..
Ненашев и симпатичная его жена — блондинка обратились к Жорке через стол с деликатно-успокоительными улыбками, но Жорка их не видел: его хмельной, обвиняющий взгляд был нацелен в Вадима Петровича. И тут, из стихийного желания каждого на корню пресечь скандальный бунт и в то же время защитить установившуюся точку зрения, все, почти разом, стали Жорку урезонивать: