По ходу строительства Медведь приезжал еще несколько раз, отбывал довольным: дом рос как в ускоренной киносъемке. А однажды на площадку к Вадиму заглянул и Сам, управляющий «Рудстроя» Вишняков, и угадал не ко времени: монтаж прервался на четвертом этаже из-за поломки башенного крана, и машины с блоками Вадику пришлось выгружать автопогрузчиком (вот когда пригодился ему буферный склад!). Вишняков был коренастый человек с желтым, озабоченным лицом и левитанским басом, один звук которого, когда он бывал раздражен, в трепет вгонял подчиненных. И хотя, как слышал Вадик, Сам слишком часто давал волю своему раздражению, на прорабов, а тем паче мастеров он редко обрушивал свой карающий бас. Увидев подходившего к нему Самого и тотчас узнав его (по известным каждому на стройке длиннополому пальто из черной блестящей кожи), Вадик растерялся и оцепенел, но, быстро овладев собой, пошел навстречу. «Вы мастер, прораб?» — отрывисто спросил его Сам, протягивая для пожатия свою изнеженную, белую руку. «Прораб Выдрин», — здороваясь, назвался Вадик. «Что с краном?» — стальные глаза Самого как бы нехотя, устало скользили по фасаду здания, три с половиной этажа которого зияли квадратной пустотой проемов. «Трос заело на каретке». — «На базу механизации сообщили?» — «Я звонил главному диспетчеру». — «Сколько времени прошло, как звонили?» — «Тридцать семь минут», — взглянув на часы, ответил Вадик, вспомнив, что Сам не любит приблизительности. «Где у вас телефон?» — «В конторке», — сказал Вадик и повел начальство к своему вагончику. В вагончике было неприбрано, и Вадик ждал замечания на этот счет, но Сам, войдя и направляясь к столу, глядел лишь под ноги себе. На ходу потянувшись к телефону, он властно сдернул трубку с аппарата и сказал: «Романенко мне!» И погодя, через паузу, приказал, уже тоном выше: «Так разыщите!» И пока диспетчер треста разыскивал начальника базы механизации, Вишняков стоял не шевелясь, поникнув головой к плечу и упираясь невидящим взглядом в стол, не ждал, а вслушивался в собственные мысли. «Петр Василич! — словно очнувшись, вдруг заговорил он в трубку. — Тебе известно об аварии крана в семнадцатом квартале?.. Да, на показательном объекте… Когда послал?.. Ты ври, да не завирайся! — Бас управляющего наполнился раздражением. — Я звоню с объекта и никакой «аварийки» не вижу! Тут десять минут езды, а кран уже час на простое! Ты кого, какого олуха сюда послал?! Двух слесарей?!! — Левитанский бас уже гремел на всю катушку, и Вадику казалось, что он видит эти оглушающие, вещественно-упругие звуки, метавшиеся в тесноте вагончика. — Вот что! Немедленно выезжай сюда сам, и чтобы через полчаса кран работал! Можем мы, в конце концов, обеспечить безаварийную работу механизмов хотя бы на одном-единственном объекте, черт возьми?!!» И, бросив трубку на рычаг, управляющий пошел на выход, мимо прижавшегося к стенке вагончика Вадика. «А вам, молодой человек, — уже без раздражения сказала Вишняков, идя чуть впереди Вадима к своей легковушке, — впредь нужно понастойчивей быть. Коли уж авария — все телефоны оборвите, мне звоните, а добейтесь экстренной ее ликвидации. Через полчаса мне доложите, что с краном», — и уехал. Погодя прибыл Романенко с двумя слесарями, и кран спустя четверть часа заработал. Вадик пошел к телефону докладывать, и те несколько секунд, в течение которых диспетчер соединял его с начальником стройки, казались ему вечностью, так сильно он волновался. Но Сам, при первых же словах Вадима, кратко ответил «Хорошо!» и бросил трубку.
Этот эпизод имел некоторые положительные последствия для Вадика: его, хотя и редко, стали приглашать, вместе с Рыбаковым, на оперативки, которые проводил по пятницам Сам, а иногда Медведь. И Вадик, имея наглядную возможность сравнивать стиль руководства одного и другого, должен был отдать предпочтение Медведю: оперативки Самого носили характер грубых разносов, били людей по нервам, и они уходили с совещания злыми и подавленными; Медведь же, наоборот, голоса на подчиненных никогда не поднимал, никому не грозил, а действовал средствами логики, исподволь давя на самолюбие человека, так что каждый, кто, отчитываясь за работу, включался в диалог с Медведем, потел как на экзаменах, чувствуя, что здесь, на глазах своих же коллег-конкурентов, проверяется его инженерно-деловая компетентность, и это действовало гораздо ощутимее разносов и угроз. Оперативки эти запомнились Вадику на всю жизнь как ценная школа, где он, учась искусству управления, делал выбор для себя, как надо и как не надо работать с людьми; естественно, что Вадик, как умный человек, стиль Самого отвергал, хотя и никогда не высказывался вслух по этому поводу…