Новая, руководящая работа, интересная своим разнообразием и широтою круга вопросов, которые приходилось решать ему в формировании архитектурной физиономии города, а также ощущение своей причастности как главного архитектора к тем, кто держал руку на пульсе развития Лесопольска, тешила самолюбие Вадима Петровича, но, тщательно скрывая это чувство, он, как бы между прочим, сетовал своим помощникам и близким на судьбу, приготовившую его, архитектора, к бесконечным заседаниям на совещаниях, невозратимо похищавших у него творческое время. И это было верно: дел, и дел неблагодарных, связанных с управлением процесса проектирования, было у Вадима Петровича, что называется, по горло, частенько приходилось задерживаться допоздна в своем рабочем кабинете или брать домой срочные бумаги.
Для укрепления собственного престижа Вадим Петрович снова сделал своим замом архитектора Ненашева, воспринявшего эту весть с таким же добродушно-олимпийским спокойствием, с каким еще недавно, снисходя к желанию Скибы, он уступил заместительство Выдрину. Других перемещений кадров Вадим Петрович в открытую не добивался, но сохранил свое негласное влияние на назначения и перемещения через посредство секретаря партийного бюро Курбатова, к мнению которого прислушивались и Ветлугин и Солодов.
Каких-либо новшеств в проектное дело Вадим Петрович вводить не стал за неимением идей в этой области, так что в сущности жизнь института двигалась без всяких изменений, по однажды заведенному Скибой порядку. И все-таки одно нововведение, и притом несомненное, пережившее деятельность его в филиале на долгие годы, было на его счету: аккуратист по натуре, Вадим Петрович столь блестящим образом поставил делопроизводство, что, при всей стихийности рождения и размножения входяще-исходящих бумаг, любая из них могла быть найдена в ту же минуту, а по ней установлены ее автор, исполнители и состояние реализации дела, коего она касалась; само же хранение дел и документов (в твердых, с железной окантовкой папках-кондукторах, сверкавших никелем замков) находилось в таком образцовом порядке, что неоднократно ставилось в пример вышестоящим организациям.
Должность главного, хотя и доставляла Вадиму Петровичу чувство внутреннего удовлетворения, временами так сильно утомляла его, что он мог бы даже опасаться за свое здоровье, если бы не выгоды нового его положения, дававшие ему возможность основательно отдыхать и отлично питаться. К услугам Вадима Петровича, кроме заповедной базы отдыха «Рыбнадзора», была еще и финская баня энергетиков, прекрасно снимавшая усталость и омолаживающая весь организм. Когда же скованному жесткой дисциплиной воли темпераменту Вадима Петровича нужна была эмоциональная разрядка, он брал такси (правда, это было очень редко) и закатывался в один из отдаленных ресторанов Куйбышева, закатывался не один, разумеется, а в компании с какой-нибудь из «юных старых дев», как мысленно называл он безнадежно холостых девиц своего филиала, многозначительными улыбками и мимикой не раз дававших понять молодому главному архитектору, что они не прочь с ним познакомиться поближе; они признавались потом, что их привлекала не столько возможность пошиковать с ним в ресторане, сколько он сам, его гипнотизирующий голос, темные, загадочные глаза… Кстати говоря, в выборе той, с кем ресторанные увеселения Вадим Петрович, с риском для своей карьеры, заканчивал в постели (на квартире у нее же или ее подружки), он ни разу не ошибся: юные старые девы умели хранить интимные тайны. Эти эротические приключения, необходимые ему, как полагал Вадим Петрович, как разрядка для эмоций, вносили некоторое разнообразие в его затянувшийся и потому ставший скучным роман с Ларисой Селивановой…
Естественно, что, став руководителем института, Вадим Петрович расширил и свои знакомства, поначалу бывшие лишь служебными, а затем и личными. Так в числе приятелей Вадима Петровича оказались главный инженер Лесопольского строительного треста Орлов, директор ГРЭС Лисичкин, шеф «Рыбнадзора» Жохова… и среди них — зампредседателя горисполкома Триандафилов, о котором следует сказать особо.