Единственной для меня «пользой» оказалось общение с Шагалом и Пикассо. С ними дружил дядя.
Так как оба художника терпеть друг друга не могли, то обеды бывали либо с одним, либо с другим.
Пикассо был более демократичен, менее расчетлив и больше мне нравился.
Обедаем втроем.
— Ну, как Москва? — спрашивает Пабло.
— Стоит на своем месте, — отвечаю.
— Говорят ли у вас обо мне?
— Как же! Чтут великого художника!
— А анекдоты тоже рассказывают? Только не этот, что сочинил Евтушенко…
— Какой именно?
— Будто сидит девица в кино. Сосед начинает лезть в темноте к ней под юбку. А девица тихо говорит: «Зря стараетесь! То, что вы ищете там — у меня за ухом! Я — модель Пикассо».
— Остроумно, но не очень…
— А вы знаете лучший?!
— Полагаю, что да.
— Давай, давай! — подбадривает меня дядя Лёля, уверенный, что племянник не разочарует.
— Приходит к вам покупатель. Естественно, дело было давно, до вашей всемирной славы.
— И что? Художник пишет полотно чаще всего для того, чтобы его продать.
— Я не закончил… Смотрит покупатель на предложенный вами холст и говорит: «Даю десять франков». — «Как?! — возмущаетесь вы. — Я только за холст заплатил двадцать!» — «Возможно. Но тогда он был чистым».