Как я и думала, мама с Ками сидят на диване, установленном в окружении розовых клумб. Вся в цветах, в бантиках, с зайцем в руках Камила выглядит настоящей принцессой. Она что-то оживленно рассказывает «бабуле», жестикулируя ручками. Мама кивает, слушает, улыбается – так, как умела только с нами в хорошие времена. А потом поднимает глаза – и замирает. Ками замолкает следом за ней. Отец делает шаг вперёд. Мажет по матери тяжелым взглядом и останавливается на Камиле.
Ками — умница. Чувствует, что что-то не так. Но, тем не менее, смело встаёт, прячет зайца за спину и подходит ближе. В ее глазах вопрос.
– Ты мой дедуля? Бабушка много о тебе рассказывала.
Я с трудом сглатываю:
– Да. Это твой дедушка.
Возможно, уже не мой отец, да. Но ее, чтоб ему пусто было, дедушка! С отчаянием гляжу на человека, подарившего мне жизнь. Ну же! Сделай хоть шаг навстречу. Она-то в чём перед тобой виновата?
Но он молчит. Молчит невыносимо долго. В его взгляде – холод, упрёк, усталость. И что-то еще. То, что не дает мне уйти не медля.
– Как тебя зовут? – наконец, произносит он. Я поначалу удивляюсь – неужели он не поинтересовался?! То есть ему настолько все равно, да? Я действительно перестала для него существовать? Мы…
– Камила Саттарова, – улыбается Ками. Метнувшись на секунду ко мне, взгляд отца задерживается на перепуганной матери.
– Хасан…
– С тобой, Зара, мы поговорим потом.
– Сначала удели мне несколько минут. Пожалуйста, – прошу я. Мама обеспокоенно что-то бормочет. Ками тоже все сильнее волнуется, заражаясь нашими эмоциями.
– Пойдем в дом, напоим нашего зайку чаем, – говорит мама, гладя Камилу по голове.
– Он не пьёт чай, бабуля, – шепчет Ками, но всё же послушно идет к дому, пятясь, как маленький зверёк, не спускающий глаз с чужака. У двери оборачивается – ждёт моего разрешения. Я киваю. Она скрывается внутри. И только когда её голос затихает, отец поворачивается ко мне.
– Что он за мужик, если не дал ребенку свою фамилию?
Сам того не планируя, отец задает правильный вектор нашему разговору.
– Мне хотелось, чтобы дочь носила нашу, а Никита не стал настаивать на обратном.
– Она свободно владеет ***им.
– Да, – отвечаю. – Я учила её. Для меня это важно.
Отец смотрит с сомнением. Морщит лоб. Он явно не верит, что я действительно могла дать дочери положенное нашими традициями воспитание. Не верит по той простой причине, что я сама давно уже оторвалась и от этих самых традиций, и от своих корней.
– Давай ближе к делу, Лейла. Я тебя предупреждал, что помощи от меня ты не дождешься.
– Мне она и не нужна. Я пока неплохо справляюсь. И финансово, и в целом, – ощетиниваюсь я.
– Ну да.
– Да, папа. – Мой голос звенит. – Я работаю.
– Где же?
– В порту! Юристом.
Взгляд отца становится цепким, как колючки лопуха. Как-то мы с братьями устроили настоящий бой, используя те как снаряды. Ох, как ругалась мама, вычесывая из моих волос репяхи.
– Так это машина щенка Байсарова? – отец неопределенно кивает. – То-то смотрю, знакомые номера.
– Ты несправедлив к ним.
– Если бы Вахид сдержал данное мне слово и взял тебя в жены, ты бы не пошла по рукам!
– По рукам? – я в отчаянии хватаюсь за голову. – Отец! Я вышла замуж. Да, за…
– Слышать ничего не хочу. Все. Достаточно, – рявкает отец, теряя терпение. А я вдруг отчетливо понимаю, что невольно стала причиной едва ли не кровной вражды между двумя влиятельными кланами. И это так неправильно, господи! То, что Байсаровы до сих пор отдуваются за мои, и только мои ошибки.
– Вахид разорвал помолвку, потому что это я попросила его об этом, – шепчу я, облизав пересохшие губы.
Отец моргает. Дергает галстук, давая себе возможность сглотнуть подпирающий горло ком.
– Что ты сказала?
– Ты слышал. Я была влюблена в Никиту. И просто не могла допустить брака с мужчиной, которого даже не знала.
– Ты… – голос отца хрипнет, он будто захлёбывается им. – Ты… Ты позволила мне, своему отцу, испортить отношения с уважаемым человеком, чтобы… Чтобы сбежать с… Ты вообще понимаешь, что натворила? Как меня опозорила, а?
– Теперь да.
Я отвожу взгляд. Поздно стыдиться. Теперь уже ничего не изменить. Но по какой-то совершенно идиотской причине мне невыносимо стыдно.
– Я же развернул против них настоящую войну, – в голосе отца больше не гнев, а какое-то странное неверие. – Я мог их уничтожить. Я думал, он посрамил мою честь. Человек, которому я доверял, как брату… А это… ты?! Все время ты?! Как тебе хватило совести сюда явиться?