– Я же тогда не знала, что встречу тебя…
Это единственный ответ, который у меня есть. И он такой честный, что мне от этой правды хочется рыдать и биться дурной головой о стены от понимания, что счастье было так близко. Ведь если так подумать, было бы гораздо логичнее, предложи отец меня не Вахиду, а его сыну. Мы с Адамом гораздо больше подходили друг другу по возрасту. И тот был свободен, в отличие от Байсарова старшего, который, пусть и развелся к моменту нашей помолвки, был все так же влюблен в жену. Наверное, отец считал, что Адам слишком молод для брака с той, кто, по его мнению, нуждался в твердой руке взрослого и состоявшегося мужчины. Других объяснений тому, что все получилось так, а не иначе, я не нахожу.
– Эй! – возмущается Адам, увидев, что я расчувствовалась почти до слез. – Ну, все же по итогу случилось, да?
– Угу, – шмыгаю носом. Но это тоже обман. Ведь мы оба понимаем, что поздно. И что это вовсе не тот случай, когда лучше поздно, чем никогда. От этого осознания наш поцелуй горчит. Я цепляюсь за Адама, глажу его мощную спину, руки… а все не могу отделаться от ощущения, что он просачивается сквозь пальцы…
Глава 17
Лейла
– Как же хорошо, что мы выбрались, а?! – восторгается Васька, всплескивая руками, так что с запястья слетает тонкий браслет и падает на песок.
Я перевожу взгляд на бликующее на волнах залива солнце. Где-то вдалеке над водой кружат чайки. Легкий ветер с моря приносит терпкий аромат соли, солнцезащитного крема и нагретой сосновой коры.
– Да. Действительно хорошо.
Растягиваю губы в слабой улыбке, следуя заранее заготовленной установке радоваться каждой минуте этого сказочного денька, который с утра был совсем не таким приветливым, и даже казалось, что нам придется отказаться от своих планов выбраться из-за налетевшей откуда ни возьмись непогоды. Из-за этого, да, но еще и потому, что Адам ночевал у себя, а день собирался провести с семьей, проснулась я в довольно скверном настроении. Которое только усугублялось бесконечными вопросами Ками – «Мы же поедем, мам?! На море! Мы же поедем?!».
Я бы, наверное, не рискнула, погода с утра действительно к тому не располагала. Но ближе часам к девяти тучи, словно передумав, ушли, открывая дорогу солнцу. И у меня больше не осталось повода отказываться от давно запланированного выезда.
– Ты хоть немного расслабилась? – допытывается Васька, развалившись рядом на покрывале, сдвигая на нос огромные солнцезащитные очки.
– Я не напрягалась.
– Ага. Как же. Ты уже вся извелась. Не хочешь рассказать, что случилось? – хмыкает она и тянется за виноградом.
Я привстаю, завидев, что Ками слишком близко подошла к кромке воды.
– Камила! В воду только со мной. Ты не забыла?
– Ну, так иди ко мне! – смеется дочь, и я не могу сдержать ответной широкой улыбки. У неё на носу – песчинки, а на ручке – перекрученный ракушечный браслет. Довольно смуглая от природы, она за пару часов превратилась ну просто в какого-то негритенка. И это несмотря на солнцезащитный крем, которым я щедро ее обмазала.
Делать нечего – встаю с подстилки. Мы купаемся, едим арбуз, повторяем буквы, изображая их веточкой на песке. Васька болтает без умолку, делится сплетнями с работы, шутит, дразнит меня, и я ловлю себя на том, что мне больше не приходится изображать счастье. Радость, которую приносит наша вылазка, заслоняет собой и страх, и тревогу, и даже то Адамово «если».
Всё меняется за одну секунду.
Ками бежит к воде – босая, загорелая, в смешной панамке и с розовым кругом в руках.
– Мам, смотри, я как русалка! – кричит она. Я смеюсь, поднимая телефон, чтобы снять дочь на видео. И тут… Я даже не понимаю, откуда этот лыжник берется! В шуме волн, криках чаек мы не слышим мотора тянущей его лодки. И хоть видим ее, понимаем, что расстояние до берега вполне достаточное, чтобы на этот счет не переживать.
Мою грудь сдавливает стальной шипастый обруч. Я не успеваю даже вскрикнуть, как на мелководье, в метре от Камилы, проносится лыжник и падает прямо на нее, утаскивая под воду!
– Ками! – мой крик рассекает пляж. Я бегу, обжигая пятки об песок. Но это такая мелочь, если учесть, как печет в груди.
Васька бежит за мной, люди оборачиваются.
Первым из воды выныривает этот придурок. А когда мое сердце почти останавливается – и моя девочка! Мокрая, испуганная, дрожащая, но живая. Я хватаю её, прижимаю к себе, ощущая, как её маленькое тело бьет крупной дрожью в моих руках. У неё содран локоть, оцарапана коленка, а на бедре уже проступает синяк. Но, конечно, это пустяки по сравнению с тем, что могло бы быть.