– Предательница!
Глаза Адама находят меня сразу же. И это не взгляд заботливого мужчины – я вам клянусь! Дистанция между нами стремительно сокращается. И вот он уже закрывает своей массивной фигурой белый свет…
– Добрый день, – в его голосе фонит напряжение.
– Адам! – Ками вскакивает со стула, обнимая Байсарова за ногу. Адам, не сводя с меня глаз, опускается на корточки. Его лицо искажается, когда он видит фингалы на теле Камилы.
– Где болит?
– Нигде, – беспечно пожимает плечами Ками. – Я приняла лекарство, – улыбнувшись, тычет пальчиком в пустую креманку.
– И мама тоже, как я посмотрю.
Я вспыхиваю от того, сколько осуждения в его голосе. Словно… Не знаю. Словно я, и правда, какая-то непутевая.
– Собирайтесь. Поедем в больницу.
– Думаю, это лишнее, – завожусь я, испытывая самую настоящую злость. Адам подходит ближе. Снимает с моих глаз Васькины солнцезащитные очки и… присвистывает.
– Я так не думаю.
– Но…
– Тот, кто это сделал, все еще здесь?
Адам сканирует округу цепким колючим взглядом, от которого мне становится не по себе. Он горячий парень, а я не хочу втянуть его в историю, которая запросто может закончиться уголовкой. Спасает ситуацию Васька.
– Нет, Адам Вахидыч. Он сбежал сразу после того, как Лейла его побила.
Адам выпрямляется и, продолжая поглаживать Ками по волосам, косится на меня. И опять нет в этом взгляде ни сочувствия, ни нежности. Только непонятное мне напряжение да колючая злость, от которой я вся сжимаюсь.
– Лейла, собирайся, – настойчивее повторяет он и обращается к Ваське, даже в такой ситуации не растеряв своей галантности: – Вас подвезти?
– Я на колесах.
Адам кивает. Сжав челюсти, снимает со спинки стула мой сарафан на запахе. И со значением мне протягивает. От стыда я готова провалиться сквозь землю! Вот что он обо мне подумает? Сижу побитая, с выпивкой, в одном купальнике… А-а-а! И пусть он очень и очень скромный, аргументы о том, что мы на пляже, где все так ходят, перестают работать. Я чувствую себя опозоренной и провинившейся, хотя для этого нет причин!
К машине иду, с трудом удерживая спину прямо. Адам отвлекается, чтобы закрепить ремни безопасности на кресле Ками. Я порываюсь сесть к дочери, но отказываюсь от этой идиотской мысли, не желая усугублять.
– Можешь объяснить, почему ты злишься? – не выдерживаю я.
– Я не злюсь, – глухо отвечает Адам. – Я не понимаю, почему ты сама мне не позвонила.
– Ты был занят.
– Ой, да ну?!
– Сам сказал, что вы отмечаете день рождения брата.
Адам осекается. На его щеках выступают желваки, которые даже густая борода не скрывает – это, наверное, плохой знак?
– Правда думаешь, что это все важнее вас с Камилой?
Я чувствую, как щеки вспыхивают. Не от стыда – от невыносимого чувства вины, для которой нет никаких оснований! Разве я виновата в том, что он ни разу еще не сказал, какое место нам отведено в его жизни? Что все происходящее между нами не имеет ни названия, ни какого-то определенного статуса.
– Прости, – выдавливаю я. И… Черт его дери, он все понимает!
– Окей. Хотя бы расскажи, как это случилось. Со слов твоей подруги, на Ками налетел водный лыжник.
Я не без облегчения киваю. Переплетаю с ним пальцы, лежащие на коробке передач, и рассказываю все как есть.
– Ты была очень храбрая, – обращается Адам к Камиле. Она улыбается. – А мама?
– Она била того дядю лыжей, – шепчет дочка.
Адам хмыкает.
– Почему меня это не удивляет?
Я улыбаюсь сквозь слёзы. В этом вопросе мне чудится восхищение. И все еще злость, да. К тому же ко мне вдруг приходит осознание, что он все… действительно все ради нас бросил. Пусть я не хотела таких проверок, отрицать, как меня порадовали ее результаты, глупо.
– Как ты объяснил свой внезапный отъезд?
– Делами.
– Вряд ли Вахид тебе поверил.
– Это его проблемы.
Глава 18
Адам
Я просыпаюсь в холодном поту, не сразу понимая, где нахожусь. Воздух в комнате густой, липкий, словно клейстер. Сердце лупит в грудную клетку, как кулак в дверь: настойчиво, с отчаянием. Под ладонью ощущаю мятый, влажный от пота матрас. Пальцы дрожат. В ушах пульсирует кровь. А сведенные судорогой плечи ломит.
Я хватаю ртом воздух и с трудом возвращаюсь в реальность.
Господи, это просто кошмар. Первый за долгое время. Первый, от которого не спасла даже Лейла. Точнее, она и спасла, но только теперь, когда я проснулся. Во сне её не было. Во снах я всегда один. И в них всё как тогда. Те же стены. Те же запахи. То же ощущение, что ты – больше не человек, а бездушное средство достижения цели. И страх, что никто не придёт. Что твое ожидание бессмысленно. Руки связаны. Глаза слепы, но не от темноты, а от парализующего неотступного страха.