И да, порой это стоит сердца.
Уже дома я долго стою под душем. Горячая вода жжёт плечи, шею, ладони. Но боль внутри не уходит. Зато уходит время без нее… В себя прихожу, когда сквозь шум воды до меня доносится звонок в дверь.
Накидываю халат на мокрое тело и иду открывать, оставляя на полу лужи. Как я и думал, на пороге стоит отец.
– Я порвал с ней. Можешь успокоить мать.
Его глаза расширяются. Видно, он шел, настроившись на ругню, а тут… Вот бы еще голос так не дрожал!
– Это было опрометчиво.
– Да. Было, – хриплю я. – Мне жаль, что маме пришлось пережить стресс.
– Ты принял правильное решение.
– Да. Извини, не могу разделить твою радость. Ты… не мог бы сейчас уйти?
– Адам, это не конец света. Правда, – смягчается отец. – Какие твои годы?
– Не надо. Хорошо? Я поступил как надо. Да. Все так. Но это не дает тебе права обесценивать мои чувства.
Батя стискивает челюсти. Долго смотрит на меня, поигрывая желваками. И, наконец, кивает.
– Пройдет немного времени, и станет легче.
Я киваю и, не в силах продолжать этот разговор, почти его в этот момент ненавидя, толкаю дверь. Дескать, до свидания.
Отец уходит, смерив меня на прощание долгим взглядом.
Глава 22
Лейла
А ночью Ками становится плохо. И я могла бы об этом не узнать до самого утра, если бы в поисках поддержки не устроилась на ночь в ее комнате. А так я, не раздеваясь, просто рухнула на край кровати. Зарылась лицом в подушку и проснулась, лишь когда дочь громко всхлипнула, словно ее что-то испугало во сне.
Ее бросает то в жар, то в холод. Кожа покрывается потом. Бужу малышку, чтобы дать жаропонижающее, и понимаю, что она вряд ли осознает реальность. В глазах ее мутная рябь. Она выпивает сироп и тут же засыпает. Я же сижу рядом и в бессилии наблюдаю, как на её щечках густеет румянец. Но очень скоро не выдерживаю и звоню в скорую.
Врач убеждает меня, что это обычный вирус, и выписывает больничный. И хоть я бы отдала все на свете, чтобы взять на себя болезнь Ками, я не могу не радоваться этой передышке. Недели мне определенно хватит, чтобы прийти в себя после расставания с Адамом.
Ведь хватит же?
Тишину комнаты пронзает тоненький всхлип. Обеспокоенно склоняюсь над дочкой, прежде чем понимаю, что этот звук срывается с моих губ…
Господи, как же чудовищно я устала! Выгорела дотла.
Два дня прошло без него. Два чудовищных в своей пустоте и бессмысленности дня. Зря я думала, что если я избавлюсь от следов его присутствия – от его чашки на полке, одежды, от запаха его любимого геля для душа и парфюма – мне станет легче. Не стало. Ни тогда, когда за ним с вещами только закрылась дверь, ни сейчас по прошествии времени.
Я вообще не понимаю, почему до сих пор жива. Боль внутри кажется совершенно несовместимой с жизнью. Словно кто-то вырезал у меня сердце, оставив на его месте бездонную чёрную дыру.
Минут через тридцать поставленный Ками укол все-таки сбивает жар. Моя девочка погружается в глубокий сон. Комната наполняется ее тихим сопением.
Весь день потом ее температура скачет. Лишь под вечер, когда жар в очередной раз спадает под напором лекарств, я позволяю себе отойти, чтобы заварить чай и, быть может, впихнуть в себя хоть что-нибудь из еды, потому что уже и забыла, когда в последний раз ела. Сажусь на край дивана, сжимая в ладонях кружку, и только собираюсь сделать первый глоток, как в дверь звонят.
Сердце подскакивает к горлу. Я никого не жду. А звонки в такой поздний час обычно не сулят ничего хорошего. Меня охватывает трусливое желание проигнорировать происходящее. Но звонок повторяется вновь, Ками вздрагивает. И я торопливо бегу к двери, не желая, чтобы ее разбудили.
Так спешу, что даже в глазок посмотреть забываю. А зря! На пороге стоит Адам.
Он осунулся. Как будто похудел даже. Мое глупое сердце обрывается и летит в тартарары.
– Мы можем поговорить? – спрашивает он без прелюдий.
Я молчу. Просто тупо не нахожу слов. Да-да, я не нахожу их, потому что не понимаю – разве мы еще не все сказали?! Почему бы ему теперь просто не оставить меня в покое? Это же так тяжело… Так невыносимо тяжело его видеть, вновь и вновь цепляясь за то, что уже, понятно, никогда с нами не случится.
– О чем нам разговаривать? Разве мы не все выяснили?
– Кажется, нет. Я же пообещал, что наши отношения не отразятся на твоей работе в компании. Ты мне не веришь?
В его темных маслянистых глазах мелькает что-то очень уязвимое. Его как будто даже обижает тот факт, что я могла сомневаться…