– Вы правда думаете, что способны работать в команде? – вновь переходит на вы Байсаров. – С людьми, которые не будут выбирать выражения. Которые будут требовать, а не подбирать слова. Которые не будут делать скидок – ни на ваш пол, ни на культурные особенности?
Я прикусываю язык. Потому что на нем вертится миллион едких замечаний о том, что я давно уж не нежный трепетный цветочек.
– Абсолютно. У меня нет ни времени, ни роскоши обижаться. Мне нужна работа.
– А мне – результат, — парирует он. – У моих сотрудников нет ни времени, ни желания обучать вас по ходу дела.
– Это и не потребуется, – отрезаю я, практически не веря, что он возьмет меня после всего, что я успела наговорить. С другой стороны – не скажи я всего этого, наш разговор прервался бы, не начавшись.
– Хорошо. Подайте документы в отдел кадров. Оформят на испытательный. В три месяца.
Я замираю.
– Что?
– Вы приняты. Успеете себя проявить – отлично. Провалите испытательный срок – уйдете без шума. Устроит?
Я только киваю. Потому что боюсь – если попытаюсь что-то сказать, дам петуха. Но Адам этого не видит, моментально переключившись на другие дела. Для него наш разговор окончен.
Глава 3
Лейла
Домой лечу как на крыльях. Это мой шанс. И я его не упущу. Ни за что. Никогда. Папенькин сынок просто еще не знает, с кем связался. Очень скоро Байсарову младшему придется признать, что перед ним – высококлассный специалист. Пусть я не училась в Оксфорде, или где там этот напыщенный бугай учился?
Господи, ему сколько? Плюс-минус как мне. А выглядит… Лет на десять старше. Не завидую я его жене. Такого как прокормить? Это же ужас! Хотя, скорее всего, у них свой персональный повар. И судя по всему, стилист, фитнес-тренер и диетолог. Зарплата у моего шефа, поди, о-го-го – может себе позволить.
То, что Адам Байсаров женат, сомнений не вызывает. Его отец, например, женился, когда ему самому едва стукнуло двадцать, а невесте, кажется, и вовсе семнадцать лет было. В те времена это считалось нормой, да и сейчас, пусть границы неизбежно отодвигаются под напором современных тенденций, все не слишком-то изменилось. Максимум на что может рассчитывать девушка, так это на то, что перед свадьбой ей разрешат доучиться. И тут я себе никак не могу простить, что, глядя на мой пример, многие семьи просто побоятся отпускать своих дочерей в город. Сама того не желая, для большинства я стала живым аргументом против… Против женского выбора. Против свободы. Против возможности самой решать, кого любить и за кого выходить замуж.
Я превратилась в пугало. В ту, о которой шепчутся на кухнях: «Вот отпустили, и чем всё закончилось?», «Замуж вышла – и посрамила», «Сбежала, а теперь приползла».
И хуже всего то, что они правы. Я виновата! Да… Но не перед ними. И не в том. Я виновата перед собой. Потому что это был действительно только мой выбор. Сначала сбежать. А потом – терпеть, ведь чертова гордость не давала вернуться обратно. Стыдно было расписаться в собственном поражении. Вы просто не представляете, как стыдно!
И всё же… Не все потеряно. Я не упущу такой шанс! Как бы сложно не было – я справлюсь. Ради себя. Ради Ками. И чтобы не дать недоброжелателям повода вновь сказать: «Ну да. Чего и следовало ожидать». Ни за что я больше не дам повода мыть мне кости.
Поначалу кажется правильным забрать Камилу пораньше из сада, раз уж у меня освободилось столько времени. Но все взвесив, я решаю провести его с пользой. Забегаю в магазин – покупаю торт. Можем себе позволить! Несусь домой, снимаю злосчастные шторки, которые так и не нашла в себе сил постирать, включаю машинку и принимаюсь за грандиозную уборку. Меняю постельное, глажу тюль. Энергии во мне – как в атомном реакторе.
В квартире пахнет кондиционером для белья и томящимся в духовке мясом. На балконе сохнет накрахмаленный до скрипа офисный костюм. Он выглядит немного скучноватым, но уж какой есть. Я собираюсь работать, а не нравиться.
Переделав все дела, которые так долго откладывала, несусь за дочерью в сад. Она встречает меня с сосредоточенно-серьёзным лицом. В одной руке неразлучный с ней заяц, в другой – пакет.
– Это что? – интересуюсь я, поглаживая по головке прижавшуюся щекой к моей ноге дочь. Ками задирает ко мне лицо и недоуменно сводит темные бровки. Она чувствует – я какая-то не такая. Возбуждённая. Взвинченная. И не знает, как на это реагировать.
– Мои мокрые трусики.
– Ты облилась? – изумляюсь я. Камила отводит взгляд.
– Описалась.
Ей неловко – ведь таких эксцессов с моей девочкой не случалось тысячу лет. И её, наверное, стыдили. На секунду я поджимаю губы. Злясь не на дочь, а на воспитателей.