– Ну, ладно. Я только позову дочь.
Мы выходим на улицу, и нас сразу окутывает тёплая, густая влажность, оставшаяся после дождя. Асфальт ещё блестит, в лужах отражаются лоскуты неба. Машины проезжают медленно, чтобы не обрызгать редких прохожих, и в воздухе пахнет прибитой дождиком пылью, зеленью и кофе, который кто-то пьёт на летней веранде неподалёку.
Ками бежит чуть впереди – в розовой ветровке с капюшоном, она почти не касается ногами земли. Шлепает по лужам, смеётся звонко и искренне, а я все никак не могу расслабиться. И чем дольше Амина молчит, тем сильнее мне не по себе.
– Вспоминаю наш последний разговор… – усмехается она, наконец. Мы с Аминой идём рядом, едва соприкасаясь пальцами – тротуар в этом месте довольно узкий. Порывистый ветер хулиганит в волосах. Мои длинные – мне сложнее, в какой-то момент даже приходится сгрести их в хвост и просунуть под воротник. Амина же носит стильную стрижку, которая безумно ей к лицу. Максимум, что она может – заправить упавшие на лоб пряди за ухо.
– Я, кажется, наговорила тогда много глупостей.
– Да нет, наоборот. Меня даже восхитила твоя смелость.
– Смелость? – изумляюсь я.
– Мало кто из наших девушек посмел бы побороться за свое счастье. Особенно в таком юном возрасте. Я вот не смогла возразить родителям, – Амина смотрит вдаль и говорит будто бы и не со мной.
– Но… все же хорошо? – мне ужасно неловко. – Насколько я знаю, у вас счастливый брак.
– Нам с отцом Адама понадобилось двадцать лет, чтобы он стал таким. Мы развелись, пережили похищение сына, мою кому, долгую реабилитацию – словом, прошли через такую мясорубку, что и вспомнить страшно. Я не хочу, чтобы мои дети повторили наш путь.
И что это означает?
– Вы…
– Давайте на ты все же.
– Я за. Так вот ты упомянула о каких-то кошмарах…
– Ну, да.
– Можешь рассказать об этом подробнее?
– А что тут рассказывать? Ему нелегко далось то похищение.
– Ты и об этом знаешь? – Амина выглядит настолько потрясенной, что я начинаю всерьез опасаться, как бы не сболтнула чего лишнего.
– А что здесь такого? Мы же… – осекаюсь, не в силах закончить. «Мы же любили друг друга?» Я не уверена, что даже сейчас могу так сказать. Спали вместе? Это даже звучит пошло.
– Лейла, он никогда и никому не рассказывал о том, что с ним там делали. Я пять лет живу в полнейшей неизвестности и страхе.
– Все было не так плохо. Это просто флешбеки, с которыми Адам неплохо справляется. С его слов кошмары практически перестали ему сниться с тех пор, как мы... Ну, вы поняли.
Я отвожу взгляд, застыдившись того, как самоуверенно прозвучали мои слова. Будто я претендую на то, что это я залечила его душевные раны. Те раны, которые до меня не поддавались никакому лечению в принципе. Раны, которые он прятал даже от самых близких, чтобы… не ранить их.
Прерывая наш диалог, ко мне подлетает Ками:
– Мамочка, можно я ещё побегаю?
– Только по тротуару! – отвечаю я, стараясь, чтобы голос звучал бодро. – Хорошо, что здесь запретили гонять самокатчикам.
– Да, – рассеянно бросает Амина, пробегаясь пальцами по волосам.
– Ну, мы тогда, наверное, пойдем? Кажется, опять дождь собирается.
– Похоже на то. Вас подвезти? – встряхивается Амина. – Мой водитель где-то неподалеку.
Я качаю головой. На метро будет быстрее. К тому же я определенно не выдержу еще один разговор об Адаме.
– Он спит при свете, – зачем-то говорю я напоследок.
– Ч-что? – непонимающе переспрашивает Амина.
– Когда Адам один, он спит при свете. Обычно это помогает.
В носу начинает предательски колоть. Я не могу злиться. Ни на самого Адама, ни на его мать, которая, понятное дело, хочет для своего сына лучшего… Я даже не могу пожаловаться на несправедливость, как Васька. Потому что каждому по делам его, да. Разве меня не предупреждали, что Никита – ошибка?! Разве я не понимала последствий? Так что все правильно. Я, наверное, заслужила.
– Лейла, подожди! Одну минуту…
– Конечно. Чем я могу помочь?
На мои пылающие щеки что-то капает. Слезы или дождь – так и не разберешь! Картинка перед глазами мутнеет.
– Спасибо тебе. – Звучит это так просто и так неправдоподобно, что невольно задаешься вопросом – не тронулась ли я умом.
– За что?
– За то, что была рядом, когда ему было плохо.
Отвожу взгляд. Я, черт его подери, не железная. Я трещу по швам от надежды, которой противостоят попытки убедить себя, что этот разговор ничего не исправит. Не поможет сберечь. Ни его, ни меня. Ни нас.
Амина вдруг берёт меня за руку. Её ладони тёплые, уверенные. В отличие от моих, ее пальцы совсем не дрожат. И в этом прикосновении столько поддержки, что я едва могу удержать себя от порыва уткнуться в ее пышную грудь и расплакаться.