Они спрятали сына и его друзей, а сами подняли целую бурю, подключили связи, адвокатов и отыскали выход. Чтобы спасти свои задницы, им не хватает самой малости: моих показаний. Свидетельствования, что мы с парнями весело проводили время, баловались и отрывались, пока вдруг не появился из ниоткуда психопат Ваня и не избил их до потери пульса. Внезапно. Я должна поехать в полицию и переписать свое заявление. Исправить, забрать, написать еще одно новое или как это правильно делается? Родители поначалу говорили об этом, как о деле решенном, они изумились, услышав мое категоричное «нет».
Не-е-е-т!
Всего несколько слов в подтверждение легенды уродов, и у нас куча денег. Так много, что для поездки на море можно взять отпуск без содержания. И маме, и папе, и мне.
Но ведь я не могу. Как так? Предать Ваню? Предать человека, который рисковал из-за меня? Которого я успела полюбить всей душой? Ни одни деньги не могут оправдать подобный поступок.
Еще одна страшная ночь в моей жизни. Помните, я выше рассказывала про слои, каждый новый чернее предыдущего? Может, они и одинакового цвета - серые, но, накладываясь друг на друга, делают мое существование с каждым днем невыносимее.
Мне выключили свет, чтобы скорее выкурить из туалета. Родные говорили вслух и громко, не таясь и не стесняясь, чтобы я слышала, какая я неблагодарная тварина. Что я должна им за еду и кров, что другие дети радуются, когда получается облегчить жизнь престарелым больным родителям. Вырастили доченьку, а она нож в спину всадила!
Нож всадила в спину, отказываясь свидетельствовать против своего Вани.
Я молилась, чтобы этот день скорее закончился, чтобы Бог дал мне силы выстоять и мудрости донести до близких свою точку зрения. Родители ошибаются, они просто не представляют, о чем просят. Сейчас ими руководит алчность, но они обязательно поймут и устыдятся. Только бы мне почерпнуть сил для тяжелых разговоров.
- Юль, ну пожурят твоего Ваню, а-я-я-й скажут. Ну, максимум… дадут условный срок за драку, и что? - слышу маму.
- Это тьфу, ерунда, - поддерживает отец.
- На нем это никак не отразится. Будет жить, как прежде. Уедет в свой Красноярск или откуда он? Там никто и знать не знает, регион другой. А через десять лет, попомнишь мое слово, еще и спасибо тебе скажет за важный жизненный урок. А нас эти деньги выручат.
Время шло, а нападки не прекращались. Меня не слушали, меня оскорбляли. Говорили, что если что-то случится с их здоровьем, это будет на моей совести. Что я загоняю их в могилу. Родили доченьку, а она их живьем хоронит!
- Он уедет и не вспомнит о такой нищенке, как ты. Вон на какой машине ездит, ясно же, что родители его влияние имеют. Они твой поступок не оценят, еще и у виска покрутят. Отряхнутся после инцидента и дальше заживут счастливо и сыто, ни разу о тебе не вспомнят. А тебе пристраиваться нужно давно! Третий десяток прет, замуж так и не взяли. Все на шее висишь отцовской.
- И не возьмут! - взревел тот, на чьей шее вишу. И понимаю я вроде, что неправда это, что отдаю им почти всю зарплату ежемесячно, но так обидно и горько, что плачу все сильнее. - И не возьмут! Если продолжишь на белый свет трубить, что тебя насиловали. Кому такая нужна тасканная? Еще не поздно забрать заявление, Василий Васильевич сказал, что успеет замять и никто не узнает. Еще и поможет на первое время, потому что неудобно ему за сына. Сочувствует нам. Хороший человек.
- Вот вообще не понимаю твоего упорства, Юля!
Я сидела в туалете в темноте, и от отчаяния меня накрывало такой жгучей жалостью к себе, что уже не рыдала, а хватала ртом воздух. Колотило меня так, что задохнуться боялась, зубы стучали, чечетку отбивая. Серое. Мне казалось, что все мое существование — никчемное и серое, никому не нужное. Всегда таким было, одно светлое пятно в нем — мой Ванька. Который закутал меня в свою ветровку, которую потом даже надевать побрезговал — выбросил. Откуда знаю? Я ж в ней домой пришла утром после дня рождения, постирала тщательно, вычистила. Вынесла ему, как высохла через день, а он затолкал в урну у подъезда. Потом, правда, сосед ее достал и носит теперь, но я про это Ване не сказала. Ветровку, в которую меня кутал — выбросил, а меня — нет, меня любил. Забрать с собой хотел.
Я ведь знаю, что до его появления пытки не шли к завершению, уроды лишь сильнее раззадоривались. Они перебрасывались новыми идеями, от которых у меня по спине ужас ледяными иглами дорожку выколачивал вдоль позвоночника. Растягивали удовольствие, у них вся ночь была впереди. И одна беззащитная скулящая жертва.