Для боевых отрядов древних римлян существовало правило, что даже самые отборные дисциплинированные отряды не должны были задерживаться на одном месте более пяти дней, иначе среди них из-за сопутствовавшей грязи вспыхивали болезни (по-видимому, тиф и дизентерия). Известный полководец киргизов Тамерлан запретил своим солдатам пить некипяченую воду, а Александр Македонский пил воду только из серебряных бокалов, а серебро, как мы теперь знаем, имеет бактерицидное действие. Там, где стояли лагерем армии, свивали гнезда эпидемии, и нередко положение осаждавших становилось настолько тягостным, что осажденные спокойно выжидали за крепостной стеной, когда солдаты, измотанные болезнями, отступят.
Немногим лучше выглядели средневековые города Европы. «Культурный слой» откладывался за «культурным слоем», и нередко посещавшие город пожары были, с медицинской точки зрения, единственным спасением. Запах городов разносился на многие километры от городской стены. И мастерские ремесленников, и крестьянские дворы, и домашнее хозяйство — все они выкидывали отбросы и распространяли отнюдь не ароматные запахи.
Из времен турецких войн осталось описание осады, когда после нескольких бесплодных атак турки начали строить большие осадные башни, чтобы с их помощью преодолеть валы и бастионы. Как только осажденные увидели, что башни выстроены во впадине перед воротами, они начали собирать по городу все нечистоты. Когда турки пошли в атаку, шлюзы открылись и осадные машины действительно застряли в вязкой коричневой жиже.
Когда Генрих V в 1415 году пересек Ла-Манш, чтобы завоевать Францию, его войско насчитывало 15 тысяч человек, а к моменту решающей битвы при Азенкуре он мог выставить только девять тысяч, остальные были поражены дизентерией.
Не так уж радикально изменилась ситуация и в наши дни. С 1 июня 1940 по 1 июня 1941 в итальянской Восточной Африке союзники выставили против немцев 100 тысяч человек; из них заболели 74 250; а было ранено во время военных операций только 834 человека.
Да и сейчас мы нередко еще по уши находимся в собственной грязи, вспомните наши поезда, автобусы, трамваи, которые представляют собой прямо-таки инфекционные отделения на колесах. Наши деревни и города воздвигнуты на старых отбросах, и мы непрестанно пополняем их отходами, сточными водами, фекалиями и разными нечистотами; их увозят подальше от глаз; раз мы их не видим, значит, все в порядке.
Запах поуменьшился, но «хорошего» воздуха почти не осталось в населенных, как военный лагерь, областях планеты. Через некоторое время он, возможно, станет чуть ли не основным жизненным продуктом. Воздушные массы ограничены, в то время как воду еще можно очищать или черпать из океанских запасов. Когда школьникам и студентам рассказывают, насколько мала молекула, не мешало бы рассказать им заодно, насколько ограничены запасы воздуха. Английский химик, лауреат Нобелевской премии 1947 года сэр Роберт Робинсон любил приводить наглядный пример:
«Когда Шекспир написал первую строчку второго акта Гамлета, он вздохнул и выдохнул. С той поры ветер смешал этот воздух с остальным воздухом. Так что, когда вы теперь вдыхаете, вам в легкие попадают две молекулы того воздуха, который некогда выдохнул Шекспир».
В правильности этого расчета не приходится сомневаться. Мы вдыхаем воздух, который уже побывал в человеческих легких, так же как мы пьем воду, которую уже пили другие, как мы принимаем пищу, выросшую на почве, гумус которой образовался из остатков прежних поколений. Земля много раз переживает саму себя, да и мы лишь продукты регенерации прежних поколений.
Задержимся еще на некоторое время на воздухе, нас окружающем, на атмосфере. Своими основными знаниями о воздухе мы обязаны самому чудаковатому ученому, который когда-либо жил на белом свете, Генри Кавендишу. О юности Генри известно немного. Он родился 10 октября 1731 года в Ницце. Его отцом был лорд Чарльз Кавендиш, болезненная мать была дочерью герцога Кентского. Кавендиш учился в школе, посещал Кембриджский университет, но не сдавал в нем экзаменов, стал членом Королевского общества, а потом о нем известно только, что он постоянно работал, не прерываясь даже на воскресенье.
Он унаследовал огромное состояние, но был очень скромным в одежде и еде, охотно приглашал друзей, но и их потчевал простыми блюдами. Его большая научная библиотека была открыта для всех. Если ему нужна была книга, он самому себе выписывал читательскую карточку. По сей день верны, по-видимому, слова из некролога — Кавендиш умер 24 февраля 1810 года: «Он был самым богатым из ученых и ученейшим из богачей». Возможно, он вообще не очень понимал, что такое деньги. Услышав, что один из его бывших библиотекарей оказался в затруднительном положении, Кавендиш, запинаясь, промолвил: «Как бы мне хотелось ему помочь! Как Вы думаете, чека на 10 тысяч фунтов хватит?»