– Нет, не пожалеет, – Денисова грустно улыбнулась. – Сегодня Алекс наглядно показал мне, как сильно ценит мое присутствие в своей жизни. Я сама себя к нему привязала. А теперь пора признать собственную глупость. И еще, Марк, – она отчаянно посмотрела на него. – Я знаю, что ты не всегда понимаешь мои действия. И чтобы как-то прояснить, почему я поступала так или иначе, я решилась рассказать тебе правду. Может, узнав ее, ты поймешь хотя бы некоторые из моих поступков.
Марк ответил, словно не слышал последней реплики:
– Ты ведь не сможешь выкинуть его из… да из всего! Из своей жизни, из мыслей, из себя, – он сделал ударение на последнем слове. – Да вы оба в этом дерьме увязли по самое «не хочу»!
– Мы увязли, потому что никто не хотел уступать. Прекратить эту фиктивную дружбу было равносильно признанию поражения. У нас не заведено жаловаться на такие вещи. Я тебе уже говорила, что школу не меняла не потому, что мне нравилось то обращение. Я не хотела, чтобы меня считали трусихой и слабачкой. А Алекс… ему я и подавно не могла показаться такой. Потому и продолжала учиться на прежнем месте, приходить в этом дом. Только я все же надеялась до последнего, что есть хотя бы малая вероятность, что ему это нужно не просто так. Что он тоже дорожит нашим прошлым и пытается в такой манере держать меня рядом. Но то, что я принимала за жалкое подобие ностальгии, оказалось банальным равнодушием. Это я держалась за «нас». Алексу же было удобно продолжать играть друга детства: не нужно было ничего никому рассказывать, никто не задавал лишних вопросов. Сегодня я приняла это окончательно. Поэтому пусть оставляет лавры победителя себе. Мне плевать, как это будет выглядеть, но я больше не появлюсь в этом доме.
– Сонь, тебе стоит успокоиться. Не надо быть гением, чтобы понять, что ты там увидела. Но ты ведь не думала, что он живет монахом?
– Нет, но раньше было иначе. Не знаю, как объяснить, но все было по-другому. А сегодня… Врагу не пожелаю побывать на моем месте. Но один плюс в этом есть. Увиденная картина… – Соня усмехнулась, – отрезвила меня. Одним махом и надежду убила, и включила, наконец, мой мозг. Так как, тебе все еще интересно узнать, почему и ради чего я полтора года корячилась? – она попыталась сменить тему, но Марк видел, как ее трясет.
И, да. Ему было интересно. Ему было пиздец, как интересно. Но он понимал, что хороший друг должен поступить иначе. Поэтому заткнул свое любопытство, и ответил:
– Ну, если ты готова положить конец, то, возможно, не стоит говорить мне о начале. Закончи все сейчас. Если, конечно, ты уверена в том, что это конец, – с сомнением он покачал головой.
– Это действительно конец, – прошептала Соня, прикрывая глаза.
– Не спишь? – спросил Игнат, заходя в комнату друга. Затем он прошел до компьютерного стола и оседлал стул на колесиках.
Алекс никак не отреагировал на его появление. Сидя на полу по-турецки и подпирая спинку кровати, он медленно накачивался алкоголем.
Бутылка рома была опустошена почти наполовину. И это определённо было связано с тем, что Денисова уехала в город.
«Если еще в город. Чую жабрами, поехали они к тому чертову другу».
– Не хочешь мне ничего сказать? – тихо спросил Игнат.
– Нет, – отрезал Алекс.
– О’кей, я сам додумаю, – Старков кивнул и внимательно осмотрел комнату.
От его взгляда не укрылось ничего: ни развороченная кровать, ни два бокала рядом с бутылкой шампанского, ни расхристанный вид самого хозяина комнаты. Всё: распахнутая рубашка, расстёгнутый ремень на брюках, засосы на шее – всё говорило за Алекса.
– Я ее хотя бы знаю? – со смешком спросил Игнат.
Алекс, наконец, оторвал бессмысленный взгляд от стоящего напротив комода и глянул на друга:
– Я тебя по-хорошему прошу: закройся и свали отсюда!
Игнат примирительно поднял руки вверх.
– Лады, уже закрылся. Хотел только тебе сказать, что твоя мышка десять минут назад уехала с Беловым. Стас лично их сажал в машину с водителем, – сказав это, он пружинистым движением поднялся и намеревался пойти к себе.
Не, он не шел спать. Просто зная Алекса, у него было примерно пять минут в запасе, чтобы собраться, прежде чем придется ехать с другом, дабы спасти Апельсинку-камикадзе от страшной смерти.
«Вот неугомонный. Ведь предупреждал же, чтобы не злил его лишний раз».
Несмотря на опьянение, Рокотов быстро сложил два и два. Глаза сузились, тело подобралось.
– Обрадуй меня и скажи, что они возвращаются в город, – ровно попросил он.