Тарелка, принадлежащая соседу напротив, придвинулась к моей еще ближе, почти касаясь краями. У соседа в борще было две картофелины. Я разломила одну из своих пополам, и в моей тарелке стало две больших и две маленьких картофелины.
— Может, хватит? — спросил тот, кого я предпочитала не замечать и из-за кого заставляла себя заниматься бессмысленной инвентаризацией окружающего пространства.
Сорок два, одиннадцать, две маленькие, две большие. Много, очень много крошек на столе. Два куска белого хлеба, одна алюминиевая ложка, тарелка с борщом, в котором две большие и две маленькие картофелины. Плоская тарелка с макаронинами-спиральками и одной котлетой. Начать пересчитывать макаронины?…
— Хочешь игнорировать — продолжай в том же духе, — с раздражением сказал голос. — Только выслушай, ладно?
Напротив меня сидел Делавер. И чем дольше звучал его голос, тем меньше цифр оставалось в моем разуме.
Весь завтрак паладин не сводил с меня своих глаз цвета флага Альянса, и я ощущала, что мои щеки горели таким же пунцовым огнем, как и Ордынские полотна в Оргриммаре. После завтрака я ретировалась с пути Делавера как можно быстрее. Наша встреча не предвещала ничего хорошего — я была слишком зла из-за его аплодисментов и слишком пристыжена тем, что вообще решила участвовать в местечковой самодеятельности под названием: «Гениальный план Артема».
И вот теперь Делавер преследовал меня, будто не было других, перед кем он мог бы извиниться за свое высокомерное поведение.
— Будешь слушать или нет? Чтобы я зря не распинался.
— Что тебе вообще надо? — прошипела я.
— Тебе помочь хочу! — процедил он и вновь накинул эту маску оскорбленной невинности, которую я терпеть не могла.
— Я за Орду. Мне не нужна помощь Альянса.
Не могла же я в заполненной столовой кричать о том, что он не поддержал план побега, а потом еще и насмехался над нами. Качая головой, Делавер возвел синие очи к потолку, прошептал что-то нецензурное и насильно усадил меня обратно, когда я уже собралась ретироваться.
— Если ты продолжишь талдычить про Орду, я решу, что ты такая же психованная, как и остальные. И когда тебя вызовет Шахраз, дров ты наломаешь столько, что несколько лет топить можно будет. Намек ясен?
Я села обратно — аккуратно и медленно, что было жизненно необходимо в компании с людьми с неуравновешенной психикой. А Делавер после таких фраз впечатление нормального не производил.
— Я слушаю, — елейно сказала я и даже, как прилежная школьница, сложила перед собой руки.
Сумасшедшему паладин сразу полегчало, он отпустил мою кисть и некоторое мгновение молчал. Я повторила, что нахожусь вся во внимании и внемлю его словам.
— Не смотря на весь этот цирк, надеюсь, ты сможешь запомнить мои слова, — наконец, сказал он. — Когда тебя вызовут к Шахраз…
— С чего это? — удивилась я.
— Да выслушай же ты!
На его крик обернулись с десяток жующих физиономий.
— Это не вам, — почти хором произнесли мы, оглядываясь по сторонам.
Сложив длинные пальцы «пирамидкой», Делавер сделал несколько глубоких вздохов и продолжил.
— В кабинет к Шахраз тебя вызовут из-за Артема. Он нарушил несколько серьезных правил и теперь, наверное, отдыхает в одиночке. Во-первых, нельзя кричать на Шахраз. Во-вторых, Артем не должен был знать, что сейчас на календаре начало мая. И уж тем более объявлять об этом во всеуслышание.
Вопреки правилу не смеяться над людьми с больной психикой, я расхохоталась. Я ожидала новой волны праведного гнева, но паладин устало махнул на меня рукой. Видимо, для него я стала таким же безнадежным случаем, как и он для медицины.
— Жаль, — протянул Делавер. — Ты новенькая и я хотел тебе помочь. Но кругом психи, одни только психи…
Ничего нового Делавер не сказал. Кругом действительно были одни только психи, и каждый, как и полагалось в такой ситуации, считал себя непонятым и недооцененным окружающими. И даже в таком, больном и безнадежном социуме, каждый мнил себя светилом, центром Вселенной, продолжая вращаться в собственном сумасшедшем мирке. Или такое свойственно не только психам, запертым в сумасшедшем доме?
Мою жизнь до клиники, как и реку на восходе солнца, застилал такой густой туман, что вспомнить, как же там было, вне этих стен, я не могла. Зато я по-прежнему хорошо помнила названия всех локаций Калимдора и каждое достижение, которое заработала, а вот воспоминания о школе и университете и моя роль в здоровой общественной жизни упрямо скрывались от меня в холодном речном тумане.