— Добро утро, — как ни в чем не бывало, однажды сказала я Симке. Будто это не я, а кто-то другой, немой и глухой, все это время жил с ней в одной комнате.
— Доброе! — весело отозвалась девушка. — Как думаешь, мне идет? Знаю, он не заметит, но вдруг?
Не знаю, как кто-то смог бы не заметить этого. В руках Симка вертела пушистую розовую кофточку, украшенную блестящими вязаными розами. Я медлила с ответом, размышляя, вернулась ли ко мне жизненно необходимая способность — лгать с самым невинным видом.
— Тебе идет, — выдавила я с облегчением.
Как результат, сразу за общительностью проснулась гипертрофированная совестливость. Было очень сложно адекватно оценивать Симкин внешний вид. Как я могла не замечать ее яркую и неоднозначную одежду раньше?
Затем о себе заявило сочувствие. Я стала понимать, почему рыжий паренек из нашей группы, которого звали Томом, все свое свободное время посвящал фикусу в холле. Том появлялся в холле первым и до начала терапии протирал все нижние листочки фикуса, а после вечерних занятий и до отбоя занимался верхушкой.
Теперь каждое чахлое растение на подоконниках клиники пробуждало во мне вселенскую жалость и умиление. Я выпросила у завхоза небольшую лопатку (ему потребовалось около недели на урегулирование этой просьбы у самой Шахраз) и самозабвенно вскапывала дерн фикуса. Должно быть, из-за такого внимательного ухода он и рос как на дрожжах.
Потом я поняла, почему дворник отдавал мне лопату, размером с детскую игрушку, с таким недоверием. Пессимизм, страдания и отчаяние нахлынули на меня со страшной силой. Мой день начинался и заканчивался рассказами Симки о неразделенной любви, и я слушала ее, шмыгая и размазывая слезы по мокрым щекам. Впрочем, меня до сих пор не интересовало, ради кого из нашей группы она прихорашивается. Мною владели страдания в чистом виде, и было все равно из-за чего рыдать. Пусть даже история Симки повторялась из вечера в вечер, я рыдала с каждым разом только сильнее. Кажется, я плакала даже по ночам во сне.
Организм всячески пытался найти баланс чувств и мыслей, нарушенный приемом больничных препаратов. В отличие от меня, других не «снимали» со всех лекарств одним махом. Симка, например, принимала какие-то успокоительные. Она говорила, что без таблеток видит над головами людей зеленые ромбики.
В какой-то момент я перестала рыдать и… влюбилась. Так же бездумно, как влюбляются трехлетки в детском саду. Мне ничего не было нужно, я не рвалась что-либо делать или говорить с объектом своих чувств. Я наслаждалась гармонией и бесконечным счастьем, воцарившимся в истерзанной душе.
Меня выдавала лишь глупая улыбка. И синий тапок 44-го размера в руках.
Это была молодая медсестра, проходившая в клинике практику для диплома или аспирантуры, в подробности мы не вдавались. Главным было, что терапии под ее руководством не так сильно тяготили нас, как с Шахраз или с Иллиданом. Она вроде бы и вопросы задавала те же, что и остальные, и сидели мы те же 180 минут, но что-то было иначе. И к ней так и не приклеилась ни одна из кличек.
— Думаю, никто из вас не будет отрицать вред, наносимый организму алкоголем или наркотиками, — говорила Мария Степановна на утренней терапии.
Вокруг каменными изваяниями сидели десять пациентов и последнее, что им могло прийти на ум это спорить.
— Пристрастие к алкоголю начинается всего с нескольких кружек пива ежедневно, — продолжала она. — Первая стадия алкоголизма может тянуться очень долго. По мнению большинства граждан, алкоголизмом страдают бомжи и бедные слои населения. Кто угодно, только не они сами. Ведь они ежедневно ходят на работу, ведут порядочный образ жизни, что такого, если вечерами им нужно немного выпить, чтобы расслабиться? Сразу записывать их в алкоголики? Вы спросите, к чему я веду?
Двери холла распахнулись.
Только сейчас санитары вернули рейдлидера обратно в группу. Взгляд парня был мутным и отрешенным. Симка сказала, что дозу успокоительных в карцере увеличивали почти в два раза.
— Здравствуй, Артем, — обратилась к нему Мария Степановна. — Нам тебя очень не хватало. Правда, ребята? Поздоровайтесь с Артемом.
— Привет, Артем, — повторили бесцветными голосами дрессированные куклы.
Стеклянным взглядом Артем уставился на свой тапок в моих руках. Казалось, в этот момент я забыла, что умею дышать.
— Итак, я продолжу, — вновь заговорила Мария Степановна. — Когда же примерный семьянин и работяга пересекает невидимую черту, после которой общество больше не сомневается в правоте врачей? Ответом будет — когда кончается мера. Уверена, многие из вас думали примерно также: «Что случится, если я поиграю еще часик? Завтра первая пара физкультура, могу и пропустить». Действительно, что такого? Все студенты прогуливают физкультуру. Но именно эта мысль — первый шаг к нарушению меры. А там, где нет меры, возникает зависимость.