Ронан устало прикрывает глаза. Поражение! Но к концу дня, когда обычно поднимается температура, в нем вдруг начинает крепнуть уверенность. Нет, он верно маневрирует. А фраза: «И ты еще имеешь наглость высовываться» — просто великолепна. Люди посторонние могут вообразить все, что угодно. Кере же она напоминает как раз о том, что он стремится скрыть: для него она означает, что за ним следят. «Глаз зрит и в могиле». Ронан смеется.
— Что это тебя так развеселило? — спрашивает Мать. — Вот уж совершенно без повода.
— Да так просто! — отвечает Ронан. — Вспомнил одно стихотворение Виктора Гюго.
— Ты опять нагонишь себе температуру, — стонет она.
Скоро, совсем скоро вечер; ночник горит на столике у кровати, дом затих. Вот Ронан и преодолел с трудом, ведомый местью, эту нескончаемую вереницу часов. И теперь он на гребне дня. Он не спит, И уверен, что Кере не спит тоже. Сейчас, как и каждый вечер, у Ронана свидание с Катрин. Сначала он восстанавливает в памяти могилу, на которую возложил цветы Эрве. Ронан так часто рассматривал эту фотографию, что запомнил ее до мельчайших деталей. С помощью лупы он всю ее разглядел. Он уже знает, например, что предмет, который он принял было за пучок травы — это птица, сидящая на дорожке. Может быть, дрозд. Катрин любила все летящее — будь то пена прибоя или чайки. Она была дочерью крепкого морского ветра. Ронан гуляет вместе с ней. Иногда Катрин говорит с ним. Иногда они ссорятся. Иногда они сжимают друг друга в объятиях, и жар страсти неистово бьется у него в висках. Ронан стонет. Он чувствует тело Катрин. Последний раз, когда…
Он помнит каждое мгновение той последней ночи. Но теперь он уже слишком изношен, чтобы получать наслаждение. Еще бывает, что он вдруг начинает задаваться странными вопросами. Скажем, если бы они поженились, было ли бы между ними полное согласие? Катрин ведь не одобряла его так называемой «политической деятельности». И напрасно он говорил ей: «Я прекрасно понимаю, что Бретань не может самостоятельно существовать, но мы не должны ложиться в одну постель с завоевателями, не должны продавать себя». А Катрин очень серьезно отвечала: «Ты похож на ребенка, который играет в бунт». И насколько же она в конце концов оказалась права! «Не правильнее ли было называть меня инфантильным стариком? — спрашивает себя Ронан. — Почему я считаю, что меня несправедливо посадили в тюрьму? Я ведь убил. И должен был за это заплатить. Разве не логично? Зависит от того, как посмотрит правосудие. Но только не Кере быть судьей. Уж во всяком случае — не ему! Правда, ненавижу я его по-стариковски. Мусолю и мусолю мою ненависть. Почему бы честно в этом не признаться? Моя ненависть! Это все, что оставила мне Катрин. Она — наш погибший ребенок!»
Слезы обжигают ему глаза, не принося облегчения. Ронан принимает двойную дозу снотворного, но сон приходит не сразу. И Ронан еще успевает подумать: «А ведь когда-то я был таким набожным. Молился по вечерам. Я вел своего рода священную войну и имел право молиться, даже когда готовил казнь Барбье. Но Кере вмешался, и я потерял одновременно и веру в правду, и свободу. Он как бы дважды меня уничтожил. Теперь я ни во что не верю, и все же, господи, дай мне силы прикончить Кере».
На него наползает оцепенение. Сжатые в кулаки пальцы расслабляются. Свет лампы мягко освещает его умиротворенное лицо.
Ваше длинное письмо, полученное мною вчера, меня немного успокоило. Не стану возвращаться к обстоятельствам, вынудившим меня подать в отставку. Вы все знаете — и об ужасном анонимном письме, и о моем смятении. И о моей трусости — именно это слово тут подходит — перед общественным мнением. Я действительно не выношу, когда на меня показывают пальцем. Но Ваше понимание и Ваша доброта являются для меня драгоценнейшей поддержкой. Что бы я без Вас делал? Теперь буря уже позади. Но она сильно потрясла меня. Я был у врача (меня вынудила к тому необходимость оправдаться перед администрацией). Все сложно — и найти работу, и уволиться; когда-нибудь я Вам объясню, что такое асседик! Так вот, врач нашел, что я в плохом состоянии: усталость, пониженное давление — одним словом, все симптомы, как он выразился, «стресса от безработицы» (по-видимому, у большинства людей в моем положении наблюдаются одинаковые психосоматические расстройства). Безработица приводит к особой нервной болезни сродни депрессии, и, к несчастью, против нее нет сколько-нибудь действенных средств. Врач прописал мне успокоительное, напоил сиропом из добрых слов, любезно проводил до двери и… следующий!..