Девочка продолжала вытирать глаза, но уже попыталась улыбнуться и согласно кивнула, кутаясь в промокшую насквозь толстовку. Как-то резко отхлынули все переживания и мысли, и тело напомнило о себе жутким ознобом и слабостью.
— Ты замерзла? Сейчас я принесу сухую одежду, — женщина начала выдвигать ящики и преувеличенно жизнерадостно напевать веселый мотив, — Вот, держи. Надеюсь, что мала не будет, — добавила шутливо, но в глазах не исчезала тревога.
Алиса стянула с себя кофту, футболку и, стараясь не смотреть на свое тело в зеркало, быстро надела ярко-голубой свитшот, который был в два раза больше её и свисал до середины бедер. Потом она скинула джинсы и залезла под мягкий вязаный плед. Лиза грохотала на кухне посудой, в углу что-то бормотал телевизор. Постепенно стало тепло и уютно, и она провалилась в усталый сон, все доходило до нее, как через слой ваты. Вот прохладная рука коснулась лба, потом женский голос начал говорить что-то, но до Алисы эти слова доходили эхом, бессмысленным шумом:
— …вся горишь…
Под руку проскользнул градусник, под голову — подушка, и все эти суетливые движения были успокаивающей мелодией. Стало так жарко, что Алиса почувствовала себя снова лежащей на шезлонге летним днем. Как она часто, бывало, засыпала там днем с альбомом в руках. Солнце било нещадным жаром по голове, совсем не было ветра. Её ласково гладили по волосам, голове; нужно было открывать глаза, иначе Алиса могла сгореть, так как слишком долго находилась на улице — мама всегда её ругала за это, но сейчас совсем не хотелось продираться сквозь сон в реальность.
Ломило тело, наверное, она только что пришла с занятий танцами, на которые часто ходила к маме в балетную студию, но всегда так боялась выступать. «Сейчас бы чего-нибудь холодного…» — блондинка облизнула пересохшие губы.
— Мама?.. — тихо прошептала девочка, горячее дыхание царапало глотку. Продолжая оставаться в оковах усталости, она услышала стук в дверь: что-то громкое происходило, но к векам будто привязали груз, глаза не хотели открываться. Сквозняк приятно гладил правую ляжку, скинутое одеяло лежало рядом, как бесформенный брошенный зверек. «…Крылова у вас?» — до неё долетали лишь обрывки сказанных фраз. Громкие шаги приблизились, но Алиса могла только прислушиваться, пытаясь что-то понять сквозь пульсирующую головную боль. «…скоро вернусь» — последнее, что прозвучало близко и ласково, потом гром двери… и резкая тишина.
Девушка с шумом вдыхает воздух и просыпается. Несмотря на слабость, вылезает из-под пледа и натягивает свои джинсы. На часах пять минут первого. Она прошла на кухню и залпом выпила стакан воды, обошла ещё раз все комнаты, от резкого снижения температуры всё ещё немного кружилась голова. Она хотела дождаться Лизу, но внутри поселилось неприятное ощущение, что произошло что-то плохое. Девушка схватила с вешалки огромную розовую спортивную куртку и вышла за дверь.
***
В кабинете стояла идеальная тишина. Неизвестно, было ли это требованием самой хозяйки или все элементарно боялись её тревожить, но даже голос секретарши был спокойным, не громким, идеально выточенным:
— Розалия Францевна, к вам Елизавета Петровна.
Лиза в очередной раз подумала, что это имечко больше подошло бы питерской проституке, чем директору частной школы. Рядом суетился электрик, который и пришел за ней, чтобы отвести сюда, но выполнив свое задание, он все не уходил, только щурил глаза и в нетерпении мял свою шапку.
— Пусть заходит.
Девушка посмотрела своими пустыми глазами и с ледяной полуулыбкой пригласила Лизу войти в кабинет. Да уж, помощницу себе Розалия выбрала подходящую, точно готовила преемницу: от неё также веяло чопорностью и высокомерностью. Или это только к ней такое холодное отношение?
Подчиненная робко зашла в кабинет и как школьница встала в середине комнаты перед директорским столом. Спустя полминуты Розалия положила ручку и, переплетя пальцы вместе над столом, посмотрела из-за своих широких очков на Лизу. В коридоре послышались шорохи голосов, и в кабинет заглянул, а потом и просунул в узкий проем свое тело полностью, электрик. Он был преувеличенно вежлив — того и гляди, что начнет звать всех присутствующих барынями или дамами — а его румяное лицо не предвещало ничего хорошего: