***
Съеденная яичница лежит тяжестью в желудке – топливо без вкуса и запаха, чтобы не загнуться, решая, наверное, двадцатую задачу за этот урок. Туповатая Ира, стоя у доски, беспомощно смотрит на класс в ожидании подсказки, но все продолжают заниматься своими делами. Кто-то постоянно щелкает жвачкой, что действует мне на нервы.
Подчеркнув в тетради ответ, я от нечего делать стрельнула глазами в сторону его последней парты, а он, будто только этого и ждал, приподнял уголки губ в той самой отвратительной улыбке, будто у нас есть какая-то общая тайна. Я, чувствуя, как начинают гореть щеки, перевожу взгляд на доску, где за пять минут ничего не изменилось.
Учительница с глубоким вздохом опустилась на стул, страдальчески прижимая замок рук к груди. Если бы не ужасная усталость от учебы, то мне бы даже стало жалко её, но осталось чуть больше, чем полгода и как никогда хотелось глотка свободной жизни. Мозги просто отказывались работать.
- Вы хоть понимаете, что если не сдадите, то вас и на платное ни в какой МГУ не возьмут? И вы подведете не только себя, но и свою школу! Ведь мы тут стараемся хоть что-то в ваши головы вбить!
- А я в театральный буду поступать! – это оживилась Ира, которая весь год рассказывала о том, что будет актрисой, как её мать, которой, по-моему, осталось доиграть только одну роль – неудачницы. Не знаю, насколько надо любить свою работу, чтобы не разразиться смехом на эту фразу, как сделали все мои ДНОклассники, но преподша лишь разбито покачала головой. Невидимая рука нажала звонок, и всё зашевелились, готовясь к следующей сцене.
Аккуратно складывая ручки в пенал, я не торопилась, чтобы не казалось, будто я пытаюсь прибиться к одной из компаний, но моя медлительность показалась учительнице отличной причиной, чтобы завести разговор:
- Алиса! Ты уже решила, какие предметы будешь сдавать?
- Да, я же написала в списке литературу и историю, - эти списки висели с начала года, и они чертовски мозолили мне глаза. Я боялась не своего выбора, будучи давно уверенной в нем, я боялась, что все засмеют меня, выставят на обозрение дурой с глупыми надеждами.
Как-то я слышала, как одноклассники обсуждали свои будущие профессии: многим переходил в наследство семейный бизнес, ботанам предки готовили дипломатическую почву, но у остальных в глазах стоял естественный страх. У них больше возможностей - да, и в то время, как я боюсь провести свою жизнь выкрикивая «Свободная касса!», перед ними открыты все дороги, но… интересно ли им куда-то идти, стремиться, если нет никаких препятствий?
- Разве ты не возьмешь профильную математику? – женщина удивленно вздернула брови.
- Нет…
- Хм… А на кого же ты собралась учиться, милая?
- Учительницу начальных классов, - как неловко говорить это вслух, приговор, который подписала себе я сама.
- Это очень благородная профессия, конечно, но ты такая способная девочка… Ты могла бы и на архитектора пойти, например, или на физмат. Подумай над этим, там ведь и зарплата выше и какой-никакой карьерный рост. Я, конечно, не настаиваю на занятиях наукой, но… у тебя гораздо больше вариантов, чем ты думаешь…, - запыхавшись от произнесенной речи, она стала протирать очки, слеповато щуря глаза на меня. Мне всегда казалось, что старики это делают, чтобы вызвать сочувствие, когда им выгодно. Черт, женщина, жалость – это так-то по моей части, а не по вашей!