Её не было нигде.
Эта мысль, уже давно отравляющей тенью клубящаяся на задворках разума, обрушилась на Гарруса всей своей мощью. Накрыла. Скомкала. Опустошила.
Её нет.
Эти два слова крутились в голове как закольцованная запись, и Гаррус даже не пытался её оттолкнуть или игнорировать. Больше это не могло продолжаться. Он всегда старался смотреть правде в глаза, даже когда эта правда когтями выскребала из него душу.
Шепард не было на Цитадели. Шепард не было в госпиталях. Шепард не теряла память и не оказывалась одной из тысяч беженок, которых разметало по всей Галактике из-за паршивой логистики. Её не было нигде. Нигде во всей проклятой галактике.
Гаррус поднялся и подошел к перилам. Город внизу еще не скоро восстановится полностью, но он уже мерцал огнями, и за каждым из них были чьи-то жизни, надежды и мечты. От каждого невидимого обитателя нити тянулись к другим, к тем, кого он любил, ценил, ненавидел, уважал… бесконечно сложная паутина жизни, ради сохранения которой Шепард отдала свою жизнь.
Она всегда умела принимать сложные решения. Было ли это самым сложным? Или она как всегда бросилась навстречу судьбе, не колеблясь, без сомнений? Могла ли она уже тогда всё знать или лишь чувствовала интуитивно? Было ли её «и буду любить вечно» осознанным прощанием?
— Какая разница… - пробормотал Гаррус и выудил из внутреннего кармана рисунок Изабель. Улыбающаяся с него женщина всегда поступала правильно, и это его восхищало. А иногда он ненавидел её за это.
С того самого момента, как Гаррус узнал Шепард по-настоящему, в нем всегда боролись две сущности. Одной из них было плевать на последствия и разумные доводы, она ненавидела готовность Шепард очертя голову лезть в самое пекло ради тех, кому не помешало бы пустить пулю в лоб. Да и ради чего бы то ни было другого. Эта его часть не считала, что спасение галактики стоит её жизни. Эта его часть готова была когтями раздирать пространство-временной континуум, чтобы только не дать ей совершить то, что она совершила. Не важно как. Запереть на «Нормандии», ударить по голове и отправить в госпиталь… как угодно. А ещё эта часть в кровь сдирала горло, воя от осознания собственной слабости и собственной вины. Будь он сильнее – они бы добрались до луча вместе. И что бы ни происходило на Цитадели – он бы не дал ей погибнуть.
Но была и другая часть. Та, которая помнила, как напряжение покидало Шепард, когда им удавалось спасти хоть кого-то; как она смеялась и как ругалась и пинала вещи, когда политики её бесили; как она рвалась к цели, и как горели при этом её глаза. Явик однажды сказал, что будь у протеан лидер вроде неё, шансов на победу оказалось бы больше, и он был прав. Шепард родилась для этой войны, и всё, что с ней происходило, вело к тому проклятому моменту на Цитадели, делало её сильной и непримиримой, достаточно стойкой, чтобы всё выдержать и победить.
Глядя на рисунок Гаррус понимал, что даже будь он там вместе с нею - не смог бы остановить. Шепард хотела вернуться, она обещала ему, и если не вернулась, значит, у нее не было другого выбора, а раз так… разве смог бы он помешать ей? Нет. Ведь она бы не смогла жить с осознанием того, что не справилась, когда всё зависело только от неё.
Да и он бы не смог.
Мазолистые пальцы турианца скользнули по рисунку. Он вспомнил, как Изабель обняла его тогда и сказала, что тоже скучает. Он так и не понял, чего в том жесте было больше – поддержки или просьбы о ней. Также как никогда не мог в полной мере понять этого, когда Лиара сжимала его руку. Ясно было только то, что они нуждались друг в друге. Он и Лиара - поверженные посреди победы и не знающие, куда себя деть в этом новом, чудном мире, который утратил для них смысл, но, по крайней мере, понимающие друг друга. Он и эти дети. Им тоже нужен кто-то, способный понять, для кого они не будут строчками в отчете. А Гаррусу нужен был хоть какой-то повод жить. Конечно, Омега всегда ждет его с распростертыми объятиями, но…
— Ты бы дала мне за это пинка, да? – усмехнулся он, глядя на рисунок. – И сопроводила бы пояснениями в лучших традициях милашки Джек.
Шепард на рисунке смеялась над его словами, подтверждая, что так оно и есть. Она бы не простила ему попытки найти смерть раньше срока, пусть даже он явился бы в тот бар в сопровождении всех ублюдков, обретающихся на Омеге и готовых свидетельствовать, что он сделал мир лучше перед тем, как покинул его.
— Это не честно, знаешь? – сказал Гаррус, хмурясь. – Не честно, черт бы меня побрал, Шепард! Что мне тут делать?!
Память колыхнулась, почему-то довольно ярко воспроизводя эпизод из больницы, когда он наблюдал за тем, как Изабель рисует свои эскизы. В тот момент ему действительно на миг захотелось стать частью мира, который строился за окном, и за который Шепард отдала свою жизнь. Увидеть, что из него получится. Посмотреть, как эти дети вырастут, как будут собирать эти модели, как будущее, зарождающееся на кончике карандаша Изабель, вырвется из тисков бумаги и воплотится в реальность. Как будут сверкать их одинаково зеленые глаза, когда они достигнут успеха и скажут: «мы это сделали!». Скажут, стоя плечом к плечу, но уже не потому, что надо обороняться, а просто потому, что они – неразрывное целое и им удалось сберечь свое единство.
— Неплохая цель, как полагаешь? – криво усмехнулся Гаррус и осторожно провел по рисунку затупленным когтем. – Тебе бы это, наверное, понравилось.
— Гаррус? – негромкий голос Соланы раздался из-за спины, и Гаррус нахмурился, поняв, что совершенно не слышал её приближения. – Сестра сгодится на роль собеседника, чтобы не приходилось болтать самому с собой?
— Собеседник из меня всегда был паршивый, - небрежно дернул плечом Гаррус.
— Из тебя и турианец паршивый, но я всё равно тебя люблю, - фыркнула Солана, опираясь на перила рядом с ним. Её цепкий взгляд скользнул по рисунку. – Значит, это правда? О вас с ней.
— Не всё ли равно теперь? – Он не смотрел на сестру, вглядываясь в линии портрета. У Изабель определенно был талант.
— Мне очень жаль, Гаррус, - тихо сказала Солана после долгой паузы. – Я… - она нахмурила надбровные пластины и неуверенно дернула мандибулами, - … я не знаю, что сказать. Кроме того, что мне, правда, очень жаль. И еще стыдно немного.
— Стыдно? – он непонимающе посмотрел на нее через плечо.
— Ну да, типа того, - кажется, Солана уже пожалела о своих словах. – Я… ну знаешь, о вас ходили кое-какие слухи, но я считала, что это лютый бред.
— Тебе стыдно за то, что ты не поверила сплетням? Что-то слабо верится, Сол.
Она покачала головой, отводя глаза. Гаррус примерно представлял, что сейчас услышит, и поймал себя на том, что ему всё равно. Абсолютно.
— Когда я это первый раз услышала, то подумала, что ты, конечно, всегда был немного двинутым, но не до такой же степени, чтобы спутаться с человеком. Это казалось очень… неправильным. Даже для тебя. Очень безумным. Знаешь, когда я писала тебе, а ты долго не отвечал или говорил, что не можешь вернуться, я вспоминала сплетни и, хоть всерьез не верила, меня это прямо бесило. Я думала, что если есть хоть крошечный шанс того, что это правда – у отца не будет шанса вправить тебе мозги, я сама это сделаю. А вот теперь… - она мельком взглянула на него, но не выдержала спокойного взгляда дольше нескольких секунд. Это было впервые на памяти Гарруса. – Теперь я смотрю на тебя и понимаю, какой идиоткой была, когда обо всем этом думала. Насколько всё это не важно.