— Папочка, нет…
— Ты все еще лжешь, — мягкая кожа выскользнула из его брюк цвета хаки с шорохом по мягкой ткани.
Я села у изголовья кровати, бороздки прижались к моей спине. Последовал вздох облегчения. Я знала, он уронит свой ремень на пол, потом последуют его штаны. Его толстый, эрегированный член выпрыгнет вперед, и я обхвачу его губами, как и всегда. Все будет хорошо. Всегда все было хорошо.
Но стука ремня, падающего на пол, не последовало. Вместо этого он обернул кожу вокруг совей руки.
— Ч-что ты делаешь?
Он сделал шаг ко мне, щелкая пуговицей на своих штанах.
— Скажи мне правду.
— Правду о чем? — он не мог знать о том, что я сказала Ретту. Он не мог знать, о чем я попросила его. Но просто не мог.
Он расстегнул пуговицы на своей рубашке. Его руки методично и медленно расстегивали каждую. Ремень все еще был обернут вокруг его правой руки. Пряжка тихонько позвякивала.
Не заняло много времени, чтобы он оказался голым, стоящим передо мной во всей своей красе. Но все, что я могла видеть, — ремень. Мою щеку все еще жалила его пощечина.
Что он собирается сделать сейчас?
— Правду о тебе и Ретте, — теперь он был надо мной, стягивал мою ночнушку, сдергивая мое нижнее белье, пока, как и он, я не оказалась обнаженной и раскрытой.
— Ничего не произошло с Реттом, Папочка.
Он провел руками вверх и вниз по моему лицу, прохладная кожа ремня коснулась моей кожи, пряжка двигалась у моей ключицы.
— Я слышал тебя. Прошлой ночью, — он был всего в дюйме от моего лица. — Я слышал, как ты умоляла его трахнуть тебя.
— Нет.
— Да! — заорал он. Мягкое поглаживание его рукой по моему виску закончилось. Он прижал ремень к моей щеке. Пряжка болталась у моей шеи. — Я, блять, слышал это. Я слышал, как ты сильно хотела этого. Как ты хотела, чтобы он занялся любовью с тобой, — его дыхание было беспорядочным. — Ты никогда не хотела заниматься любовью со мной. Ты никогда не умоляла меня.
— Папочка, я…
— Просто заткнись нахрен, — он дернулся от меня. — Повернись.
— Но…
— Сейчас.
Мои руки тряслись, когда я поворачивалась. Это было плохо. Он никогда не был злым. Не таким. Никогда со мной.
— Вот так, — он с силой ударил свободной рукой по моей заднице, и я поморщилась. — Все будет по другому хотя бы сегодня, — он встал позади меня, и я почувствовала его твердый член рядом с моей ногой. — Сегодня ты будешь меня умолять.
Я раскрыла свой рот, чтобы сказать ему, что я не знала. Я никогда не знала до этого, потому что жгучая боль на моей заднице заставила меня закричать. Я пыталась выпрыгнуть из кровати, но он остановил меня, прижавшись рукой между моих лопаток. Теперь я знала, для чего был ремень.
— Ты моя, малышка Фей. Ты это понимаешь?
— Да, да, пожалуйста, Папочка, просто не бей меня больше.
Он хмыкнул. Это был первый раз, когда я услышала этот его сухой смешок, но он не стал последним. Он стал саундтреком к ужасу, который происходил со мной каждый раз весь следующий год моей жизни. Он воспроизводился снова и снова, пока он издевался надо мной. Он только два раза ударил меня ремнем в ту ночь прежде, чем я начала умолять его, говорить, делать все что угодно, чтобы он прекратил. Я чувствовала, как теплые струйки моей крови скользят вниз по ногам.
Но мольбы не имели значения. Мой голос становился хриплым, глаза опухали, а моя попа становилась чувствительной и окровавленной прежде, чем он останавливался. Прежде чем он сдавался и занимался любовью со мной. Но это не было любовью, хоть он и утверждал обратное. Даже если он и целовал меня после всего этого и рассказывал, как он любит меня. Даже если держал в объятиях, пока я плакала.
Я плакала от боли, не веря, что Папочка делает со мной такое. Но я плакала еще и потому, что была рада, что все закончилось. Если все могло бы вернуться к тому, как было раньше, я бы принимала это настолько долго, насколько бы смогла вытерпеть снова.
Но я ошибалась. Я не имела представления, что следующий год принесет мне. Я не знала, было ли это только началом. Та Папочкина ненависть, которую он питал ко мне, и то, что сделала я, стало чем-то, что никогда невозможно будет исправить. Потому что некоторые вещи остаются навсегда сломанными, даже с маленькими трещинками, склеенными вместе, некоторые вещи никогда не починить, не имеет значения как бы сильно вы этого хотели. Время разрушит клей, который сдерживает весь этот фарс снаружи, пока долбаные трещины не начнут становиться больше, больше, чем раньше.