...Портрет доктора Рея кисти Ван-Гога можно увидеть на первом этаже Музея изобразительных искусств имени Пушкина.
ЧЕРНОЛИКИЙ ДРУГ
Один из наших театральных деятелей, недавно побывавший в Америке в составе группы советских туристов, сказал мне: — Вот вы собираете всякие любопытные истории из жизни писателей... Я расскажу вам занятный эпизод, свидетелем которого мне пришлось быть... Возможно, вы используете его при случае...
История, услышанная мною, и впрямь оказалась удивительной.
В Чикаго, в доме председателя местного Общества американо-советской дружбы Манделя Тэйн, на встречу с гостями из СССР собралось много народа — артистов, писателей, рабочих, художников, представителей делового мира. Сквозь тесную толпу приглашенных неожиданно пробился высокий молодой негр.
— Где тут Лев Кассиль? Правда, что он приехал? — еще издали спрашивал он, расталкивая гостей и откидывая длинные вьющиеся волосы.
Негр говорил по-русски совершенно свободно, удивительно чисто, без малейшего акцента.
— Кто из вас Лев Кассиль? — продолжал он.— Как же это мне раньше не сказали, что он входит в вашу группу? Я чуть было уже не уехал... Я ведь с линии прибыл сюда...
И он помахал рукой, на пальце которой вертелась цепочка с ключом от автомобиля.
Кассиль назвал себя.
— Вы? — обрадованно и вместе с тем недоверчиво воскликнул негр. Он с полудетским радостным изумлением оглядывал писателя с ног до головы.— Нет, честное слово? Вот это здорово... Вот где я вас повидал — в Чикаго! Я ведь на ваших книгах, можно сказать, воспитывался...
— Как?.. Каким образом?..— спросил удивленный писатель.
— Да я семнадцать лет жил в СССР. Отец у меня там работал. И я, как научился читать по-русски, так и взялся за ваши книги, А теперь я — шофер такси. И, честное слово, часто вас вспоминаю. Но никогда не думал, что увижу,— говорил он, продолжая все еще с любопытством рассматривать Кассиля.— Вы для меня — мое советское детство и, между нами говоря, немножко еще и мечта о моем американском будущем. То есть не только о моем, но и о нашем... Понятно?..
Собеседник писателя замолчал, но вдруг, взглянув на часы, виновато улыбнулся:
— Ну, ай бэг ё пардон, извините... Мне надо в машину... Я сегодня еще почти ничего не заработал...
И через минуту под окном заурчал мотор.
...Все это произошло так внезапно и стремительно — и появление негра, и беседа с ним, и его поспешный уход,— что Кассиль смог осознать случившееся уже поздно вечером, когда приехал в отель. И тут-то он спохватился, что в волнении и спешке не записал ни имени, ни адреса своего заокеанского питомца-читателя. Но, может быть, он прочтет эти строки и откликнется, этот чикагский шофер, черноликий друг советского писателя?!..
ОШИБКА БРЮСОВА
Сергей Петрович Бородин, подарив мне с дружеской надписью свой роман «Звезды над Самаркандом», сказал, как всегда, с оттенком легкой иронии:
— Если в вашей «копилке литературных курьезов» есть еще место — могу сообщить любопытный случай. О нем я почему-то вспомнил сейчас, когда надписывал вам роман.
Разумеется, я тотчас же извлек блокнот и услышал следующую историю, и комичную и поучительную одновременно.
— Почти невозможно предвидеть, как сложится творческая судьба того или иного художника, трудно угадать, как, когда и на каком пути раскроется его дарование. В этом вопросе порой ошибаются даже признанные литературные авторитеты.
Я, например, начал сочинять в девятилетнем возрасте — писал маленькие очерки и печатал их в разных приложениях к детским журналам. В то время я считал себя писателем в большей степени, чем теперь. Затем увлекся живописью, твердо решил стать пейзажистом и долгие часы проводил в студиях Пролеткульта. Потом подумал, что прежде, чем стать живописцем, надо получить широкое гуманитарное образование, и с этой целью в тысяча девятьсот двадцать втором году поступил в Литературный институт, которым руководил Валерий Яковлевич Брюсов.
Вскоре для меня стало очевидным, что я буду заниматься литературным трудом. А литературный труд виделся мне лишь в поэзии — тогда я писал и печатал только стихи,
В двадцать четвертом году, вернувшись в Москву из Бухары, я написал несколько рассказов, которые позже вошли в книгу «Последняя Бухара». Я дал их прочитать Брюсову. Он прочитал и сказал:
«Нет, прозаик из тебя не получится; проза требует большей твердости, а ты прирожденный поэт».
Но в данном случае Брюсов ошибся,— поэт из меня так и не получился...
ПОИСКИ «КОНЯ»...
— Тридцать лет назад я работал репортером в ульяновской газете «Пролетарский путь».
Однажды я узнал, что в Ульяновск приехала Мариэтта Сергеевна Шагинян.
Она поселилась в гостинице — большом каменном трехэтажном здании, в котором, по преданию, был заключен Пугачев.
В то время я писал небольшие рассказы, но печатать их стеснялся. Опубликовал только один рассказ — подражательный рассказ «Пахом»,— его я послал на конкурс, объявленный ульяновской городской газетой.
С трепетом вошел я в гостиницу. Я чувствовал неодолимую потребность показать свои рассказы такой крупной писательнице, посоветоваться с ней, узнать ее мнение.
Мне сказали, что номер, в котором остановилась Мариэтта Сергеевна, находится на втором этаже.
По решетчатым чугунным ступеням я поднялся на второй этаж, подошел к двери и робко постучал.
Молчание.
Я постучал более решительно.
Никакого ответа.
«Она плохо слышит,— сказал проходивший мимо истопник, неся охапку дров.— Возьми полено да и стукни в дверь как следует!..»
Я постоял несколько минут в раздумье, затем выбрал кругляш и энергично стукнул в дверь.
Послышались шаги, дверь распахнулась, и в неясном свете зимнего дня я увидел фигуру женщины в халате. Она чем-то напоминала слетевшую с насеста птицу.
«Вы почтальон?» — спросила она.
«Нет, я не почтальон»,— ответил я.
«А кто же вы?..»
От волнения я не мог произнести ни слова.
«Мариэтта Сергеевна, я пишу... рассказы...» — наконец выдавил я.
Услышав эту фразу, писательница поморщилась и сказала:
«Ну, входите...»
Она предложила мне сесть и спросила, что я пишу и о чем. Она внимательно слушала, одобрительно кивала головой, иногда улыбалась и вдруг совершенно неожиданно спросила:
«Скажите, кто сейчас командует республиканскими войсками в Испании?..»
Я почувствовал, что холодею. Как на грех, я запамятовал фамилию нового командующего.
«Не знаю»,— честно признался я.
Тут произошло невероятное.
Гневно вращая глазами, писательница замахала руками и стала кричать:
«Как же вы хотите стать писателем и не знаете, кто сейчас командует республиканскими войсками в Испании?.. Как вы можете не знать таких крупных событий международной жизни?..»
Она долго еще бушевала и отчитывала меня, и я готов был провалиться со стыда сквозь все этажи этой чертовой гостиницы.
Постепенно Мариэтта Сергеевна успокоилась, гнев ее прошел, и она сказала:
«Ладно... Оставьте ваши рассказы и заходите в это же время через неделю...»
Я ушел в тягостном настроении, убитый и удрученный.
Всю неделю я терзался сомнениями, думая только о предстоящем свидании.
В назначенный час я подошел к заветным дверям.
Теперь меня уже не нужно было учить, как их открывать. Я выбрал аккуратное поленце, стукнул в дверь и через минуту увидел Мариэтту Сергеевну. Она улыбалась.
«Будем пить чай с вареньем!» — сказала она.
«Боже! — пронеслось в голове.— Если меня встречают чаем с вареньем, значит, я написал великолепные рассказы!..»
Мариэтта Сергеевна усадила меня рядом с собой и стала расспрашивать, сколько мне лет, кто мои родители, кого я люблю из писателей.