— А как насчет пригородов?
— Не знаю. Но подозреваю, что дело во мне самой. Похоже, я не умею находить золотую середину между двумя стремлениями: к порядку и хаосу.
— Ты согласна, что с политической точки зрения в проблемах личности виновато государство? Что общество должно быть переделано?
— Да, пожалуй…
— Отлично. Тогда мы сможет стать друзьями. — В запутанной бороде сверкнули белые зубы. — Сможем беседовать и быть заодно в ожидании толпы линчевателей. — Он помолчал и с горечью проговорил: — Ведь должен быть способ изменить мир!
— Ты в это веришь?
— Да. Должен быть.
В этот момент засигналила машина, и громкий мужской голос крикнул:
— Эй! Есть кто дома?
Хок подскочил и помчался к забору.
— Никто не должен знать, что я здесь, — прошипел он и упал ничком на землю.
Наверное, ему стыдно, что он загорает голышом рядом с замужней женщиной, решила я и подошла к калитке.
— Никто! — прошипел он еще раз.
В гараже суетился дядя Дин — невысокий человечек с большим животом.
— Привет, дядя Дин.
— Привет, Джинни. Я хотел занять у Айры пилу.
— Его нет, но, пожалуйста, берите.
— А где он?
— В лагере барабанщиков.
— Господи, как же я забыл! Тебе не очень скучно?
— Совсем не скучно, — заверила я. — Сегодня отличная погода.
— Отличная, просто отличная. Всю неделю обещают такую погоду.
— Неужели?
— Да, но ты же знаешь, эти синоптики вечно врут.
— Такая у них работа.
— Что? Ха-ха-ха. Верно. — Он обнял меня и повел к машине. — У тебя еще нет для нас долгожданного известия? — игриво прошептал он.
— Что вы имеете в виду? — возмущенно спросила я, отлично зная, что он имеет в виду.
— Тебе незачем тянуть со вторым.
— Дядя Дин, не всегда получается так, как хочется.
— О, мне очень жаль. Я не знал. Прости меня, Джинни.
— Все в порядке, — с печальным достоинством заверила я.
Хок все еще лежал, прижавшись к забору, как загнанный зверь.
— Он ушел, — сказала я.
— Ты сказала им, что никогда обо мне не слышала?
— Кому «им»?
— ФБР.
— Это был дядя моего мужа. Да что с тобой? Что ты натворил, что так трясешься?
Он вернулся к бассейну и лег на живот.
— Я расскажу тебе правду, — с несчастным видом заговорил он. — Теперь, когда я тебя впутал, и у тебя могут быть неприятности.
— С чего бы это?
— Ты прятала дезертира!
Я со страхом уставилась на него. В слове «дезертир» было что-то зловещее. Дезертир — это трус, который бежал со своего поста и стал грабить, убивать и насиловать. Трус, предавший своих товарищей ради спасения собственной шкуры. Я испугалась.
Хок внимательно посмотрел на меня и понимающе усмехнулся.
— Да. Но это не совсем так.
Удивительно, но я все еще доверяла ему. Конечно, в глазах жителей Старкс-Бога Хок способен на самые ужасные вещи, но в глазах малышки Эдди он был бы героем. Я должна хотя бы выслушать его, а потом выгнать из своего дома.
— Ну, раз уж ты впутал меня, — предложила я, — объясни, во что именно.
— Это длинная повесть. О страданиях и несчастьях.
— У нас есть несколько дней, пока муж не вернется из своего лагеря Национальной гвардии.
— Твой муж — национальный гвардеец? — расхохотался он.
Я возмутилась.
— В отличие от тебя, у него есть чувство долга. Не понимаю, почему ты смеешься.
— Извини, — успокоился он. — Я не смеюсь. Я вижу злую иронию в том, что жена национального гвардейца укрывает дезертира.
Я вздрогнула. Мне стало стыдно, как будто я изменяю мужу.
— Продолжай, — приказала я.
Отец Хока, армейский полковник, вернулся из Бельгии со второй мировой войны и из Кореи с Серебряной и Бронзовой звездой и Пурпурным сердцем. Ни одна застольная беседа не обходилась без его рассказов о том, как они выбивали из Франции оккупантов, как прыгали на парашютах и переходили границу без компаса и еды. Дед Хока — генерал — сражался во время первой мировой на Сомме. Прапрадед, офицер Конфедерации, был убит в атаке на Лукаутской горе. Игрушками Хока были пластмассовые гаубицы и модели ракет и самолетов. Он сделал из шелковых шарфов парашют и прыгал с деревьев.
Он закончил военную академию в Атланте и поступил в Технический университет изучать электронику, первым из всех мужчин в роду Хоков отвергнув карьеру офицера, но наутро после получения диплома он обнаружил, что стоит с поднятой рукой перед фотографией президента Никсона. Вскоре он маршировал в форте Мэйнард, скандируя: «Я поеду во Вьетнам! Я убью вьетконговцев!» — и повсюду, куда ни посмотри, возвышались огромные мишени.