— Я рад за тебя.
— Спасибо.
— А ты знаешь, что я женился на Дорин?
— Да, слышала. — Джинни приятно удивило собственное равнодушие. Ни сожаления, ни зависти — ничего, одно равнодушие.
— Ты надолго домой?
— Не знаю. Скорее всего, на пару недель.
— Загляни к нам. Дорин будет рада.
— Спасибо, загляну.
— Мы живем в «Имениях колонистов». Знаешь, где это? — Джинни кивнула, припоминая название одного из новых районов в предгорьях — совсем рядом с той стоянкой, которую облюбовали когда-то они с Джо Бобом. — Ну, мне пора. Рад был повидать тебя.
— Я тоже. Увидимся позже. — Она не спешила заводить мотор, глядя вслед удаляющейся фигуре: слава Богу, он не держит на нее зла за то, что она оборвала их роман.
— Отлично, парни! Шевелите задницами! — крикнул Джо Боб и щелкнул секундомером. Спортсмены рванули вперед, как голодные волки. Впереди всех мчался белокурый Билл Барнс — вылитый Джо Боб в его лучшие годы.
Джинни включила радио и машинально настроилась на давно знакомую волну. Зазвучала музыка. Джип вздрогнул и медленно покатил к дому Джинни. Через милю показался дом Клойдов: его темно-вишневая крыша совершенно не гармонировала с ярко-красной глиной во дворе. За домом — немного вниз — виднелись коричневые сараи, белые амбары и стадо коров. Она решила не сообщать Клему о своем приезде. Зайдет позже, когда узнает, что с матерью.
Интересно, каким стал Клем теперь, когда ему нужно вставать в четыре утра доить коров, а не носиться до рассвета на «харлее»? Джинни видела его на похоронах майора — ему было явно не по себе в черном костюме и накрахмаленной рубашке. Они только поздоровались, и он выразил свои соболезнования. Майор хвалил Клема, говорил, что из него вышел отличный фермер. Случаются всякие метаморфозы, но та, что произошла с Клемом, была совершенно неожиданной.
Она негромко посигналила, как всегда делали Бэбкоки, чтобы предупредить Клойдов: едут свои, а не воры или вандалы, — проехала еще милю мимо дубовой рощи, платанов, тополей и зарослей кизила — такой же лес был за домом Айры в Вермонте, только там преобладали березы, ясени и клены.
Она остановилась перед алюминиевыми воротами, вышла, отперла замок и въехала во двор. Бревенчатая хижина с тускло-зеленой крышей много повидала на своем веку. Году в 1800-м ее построил основатель фермы — из племени авантюристов, конокрадов и дезертиров, которые бежали через Блу-Ридж, спасаясь от береговой охраны Виргинии и Северной Каролины в лесистых предгорьях Кентукки и Теннесси. Когда ее дед, мистер Зед, бежавший с шахт Сау-Гэпа и купивший ферму, обосновался здесь, хижина пустовала уже несколько десятилетий. Дед отремонтировал ее и жил с женой и маленькой дочкой, матерью Джинни, пока не построили особняк. Когда родители Джинни поженились, они тоже жили в этой хижине. Там она и родилась. А потом дед с бабушкой поменялись с родителями и переехали в старую хижину. После смерти жены мистер Зед жил совсем один, стараясь уничтожить то, ради чего жил — завод и весь Халлспорт. Дед сажал виноград. Лозы куджу играли двойную роль: во-первых, укрепляли глинистые склоны оврага, угрожавшие обвалиться в пруд, а во-вторых, были последней надеждой, родившейся в помутившемся мозгу старика. Куджу всегда высоко ценился как самый удивительный сорт. Его цепкие корни не просто снабжали азотом истощенную землю; листва с высоким содержанием протеина не только давала скоту хороший корм — виноградник разрастался так стремительно, что достаточно было нескольких лоз, чтобы засадить целые склоны.
Именно по этой причине дед Джинни заботливо рассаживал виноград по всей долине. В мгновение ока все поглощалось куджу — кусты, деревья, булыжники, старый табачный амбар, поржавевшее от времени оборудование… Местами куджу рос стеной шагов в шесть. Когда ровесники деда резались в карты на турнирах в Аризоне, он брал мачете и рубил виноград, угрожавший поглотить лужайку перед хижиной. Но рубил без злости, потому что виноград был его тайным оружием. Под покровом ночи дед сажал его вокруг завода и в городе. Виноград бесшумно творил свое черное дело, и не успевали халлспортцы прийти в себя, как его цепкие усики заглушали цивилизацию, возвращая землю природе.
— Это у него старческое, — снисходительно говорили горожане о старике, по ночам сажающем вездесущий куджу, а днем грозящем кулаком дымящимся трубам, площадям и магазинам.
— Зря я покинул Сау-Гэп, — жаловался дед, когда Джинни пришла его навестить. — Я — сын шахтера. Я ничего не умел, кроме этого, и наделал столько бед! Вирджиния, детка, никогда не старайся прыгнуть выше своей головы. Будь сама собой.