Глава 5
Хулиганы, домашнее пиво и «харлей».
Клема я знала всегда. В детстве мы были неразлучны: катались по ферме на пони, плавали в пруду, строили в лесу крепости. На холме за его домом стоял деревянный, продуваемый весенними ветрами летний домик; на каменном полу был проложен желоб, по которому текла в маленькую кухоньку вода. Раньше домик использовали для хранения молока, а потом молоковозы стали заезжать прямо на ферму и Клему разрешили переоборудовать его для игр. Он притащил туда старый стол, скамейку и полки, повесил снаружи дверной молоток и замок, а на полках разложил «драгоценности»: швейцарский армейский нож, топорик, мраморные шарики, комиксы и волшебные сказки. Я была единственной, кого он пускал в дом, потому что мы заключили с ним вечный союз: укололи указательные пальцы и смешали кровь, чтобы доказать друг другу, что отныне мы — тайные супруги. Я насобирала коры вместо тарелок и палочек — вместо столового серебра. Он сделал из веток веник, чтобы я следила за чистотой. Еще я готовила из орехов и ягод что-то жуткое. Сроду я не занималась уборкой и стряпней с большим рвением, чем тогда — в летнем домике, пока Клем бродил по лесам, преследуя все живое, а потом возвращался насладиться моей пародией на еду и отдохнуть с чувством выполненного долга. Дни пролетали один за другим.
Клем был маленьким, тщедушным юношей. Лохматые черные волосы лезли в серьезные не по годам карие глаза. Его родители принадлежали к племени таинственных темнокожих мелангеонов, населявших восток Теннесси задолго до появления белых колонистов. Их сторонники требовали объявить мелангеонов наследниками потерпевших кораблекрушение моряков-португальцев и дезертиров. Недоброжелатели считали их полукровками, потомками беглых рабов и «предателей-индейцев». Каждый был прав по-своему. Клойдов вся эта трескотня ничуть не интересовала. Они хотели забыть о гонениях, которым подвергались их предки, и спокойно заниматься своей фермой. Единственное, что напоминало об их индейском происхождении, это цвет их кожи.
У Клема был старший брат, Флойд. Даже ребенком — высоким, стройным, красивым — он отличался жестокостью. Этот чертов Флойд был нашим заклятым врагом. Его интересовало одно: как бы побольше напакостить, расстроить наши планы и помешать играм. Мы называли его «Флойд-гангстер». Частенько, придя в свой домик, мы подбирали с пола разбросанные комиксы и другие сокровища, а потом запирались и дрожали в углу, пока не понимали, что опасность уже миновала. Флойд — натуральный волк из «Трех поросят» — хитрил как мог, чтобы выманить нас из убежища. Однажды он поймал нас, привязал к деревьям, щекотал и щипал очень долго, пока не надоело, потом забрал у Клема ключ и стащил наши любимые комиксы про дядюшку Скруджа.
Несколько раз за лето местные фермеры собирались с семьями и путешествовали, ночуя в палатках, у огромного костра, играя на старинных инструментах и рассказывая друг другу удивительные истории. Я часто ездила с семьей Клема. Мы спали с ним в одном спальном мешке, а потом вдруг, когда нам было по девять лет, по каким-то необъяснимым причинам поняли, что так больше нельзя.
Однажды вечером мы разделись в своем домике. Я осталась в одних трусиках, а он — в мешковатых штанах. Мы придирчиво осмотрели друг друга, взяли краску, которую сделали из мармелада, разрисовали спины, животы и грудь, чтобы походить на индейцев.
— Когда тебе будет лет шестнадцать, ты уже не будешь расхаживать передо мной голой, — сказал Клем, рисуя вокруг моих сосков яркие концентрические круги.
— Ха! Буду!
— Хочешь пари?
— Да, — засмеялась я.
— Пять долларов?
— Идет!
После того как Клему исполнилось десять лет, отец стал поручать ему кое-какие дела. Я таскалась за ним хвостом, помогала чем могла. Однажды отец велел ему скосить сено. Я сидела рядом на тракторе, вертела от скуки головой и увидела скачущую с поля в лес олениху. На опушке она остановилась, оглянулась, зафыркала, а потом ловко перепрыгнула через колючую проволоку и скрылась в лесу.
Клем заглушил двигатель и решил проверить, почему в ровном ряду травы позади оказались пробелы. Мы спрыгнули на землю, пробежали немного и замерли: в окровавленной траве лежал маленький олененок. Он был еще жив. Клем нагнулся и поднял какую-то палку, с которой стекали длинные струйки черной крови. Это было крошечное копытце.
Нас парализовал ужас. Увидев, что мы бросили работу, подошел отец Клема.
— Бедняжка! — пробормотал он и вытащил из-за пояса нож.