— Наверное, не люблю.
— Странно. Не ты ли носишься повсюду со своим отчаянным дружком?
— Ну и что?
— А может, пора поискать другого? — он притянул меня так, что я уткнулась носом в парчовый жилет. Чего было еще ожидать от того, кто украл когда-то все наши комиксы о дядюшке Скрудже?
— Остынь, Флойд.
Он отпустил меня и засмеялся.
— Конечно, детка. Но когда тебе понадобится настоящий мужчина, дай знать Флойду.
— Договорились.
— Дать тебе еще французских штучек? Или у Клема уже не встает?
— Убирайся к черту! — разозлилась я.
Он затронул тему, которая не касалась никого, кроме нас с Клемом: наши сексуальные отношения, не доставлявшие радости ни мне, ни ему. Однажды он привязал меня за руки и лодыжки к деревянному настилу, в другой раз натянул мне на лицо чулок, как делают грабители. Еще как-то остановил «харлей» в лесу, раздел меня, заставил широко раздвинуть ноги и вонзился в меня, не слезая со своего леопардового сиденья и даже не выключив двигатель. Казалось, он сам не знает, в чем найдет удовлетворение. О том, чтобы доставить удовольствие мне, не было и речи. Он испытывал ужас перед окончательным оргазмом, как он это называл. Ужас, который сковывал его и не давал довести до конца ни одну попытку овладеть мной.
…Двое мужчин поймали своих искалеченных, истекающих кровью, но еще живых петухов. Я не знала и не хотела знать, кто победил.
— Пора, ребята! — скомандовал Флойд.
Все засуетились, будто он щелкнул хлыстом. Стулья вернулись к столам, клиенты расселись вокруг них, словно и не было кровавой битвы.
Флойд поднял крышку люка, двое мужчин вытащили оттуда бочонок и открыли кран. Я услышала, как выливается из него в отверстие в полу «домашнее пиво». Клем собрал со стола бумажные стаканчики и выбросил в люк.
Кто-то постучал в дверь, ведущую в другую комнату, и вскоре оттуда вышли Максин, негритянка и двое застегивающих брюки мужчин. Гитарист схватил гитару и сел на помост, к которому Клем прислонил фанерную вывеску «Проповедь протестантов-сектантов». Максин и негритянка тихо запели. Флойд, успевший повязать вокруг шеи черный шелковый платок, открыл огромную Библию и присоединился к певицам.
— Джинни, — позвал Клем. — Сюда!
Гитарист забренчал на своей гитаре, Максин и негритянка, покачиваясь в такт, негромко пели, а Флойд высокопарно декламировал: «И это сказал Господь…»
Неожиданно сверкнули красные огни, раздался вой сирен, дверь распахнулась — и в комнату ворвались, размахивая пистолетами, несколько полисменов. Не обращая внимания на поющих, они стремительно прошли во вторую комнату, потом вернулись и стали обнюхивать посетителей.
— «Каждый человек должен покориться авторитетам. Но нет авторитета выше, чем Бог. Кто противится авторитетам — противится Богу», — читал Флойд.
— О счастье мое! О счастливый день! — причитали Максин и негритянка. — Иисус пришел! Пришел и указал нам дорогу.
— Добрый вечер, шериф, — Флойд с самым невинным видом оторвался от Библии. — Всегда рады вам и вашим парням.
— Иди к черту, Флойд! — рявкнул шериф. — Снова ты нас опередил. Но не радуйся: рано или поздно мы тебя накроем. — Он повернулся и вышел, а вслед за ним его люди.
— Не обращайся ко мне за помощью, Джинни, — сказал мне на следующий вечер за ужином майор. — Не знаю, что ты намерена сделать, но молю Бога, чтобы ты сделала это прежде, чем во что-нибудь влипнешь.
Я понятия не имела, что я намерена сделать, и сердито уставилась на него. Наверное, сейчас прикажет никогда не встречаться с Клемом.
— Мы с матерью все обдумали, — преувеличенно любезно продолжал майор. — Конечно, мы могли бы запереть тебя в доме, повесить на двери замки или попросту вышвырнуть вон и покончить со всем этим безобразием. Или… — он многозначительно помолчал, — я мог бы уволить отца Клема, и сомневаюсь, чтобы он нашел работу в городе.
Я с ненавистью посмотрела на него: вот он и выложил свою козырную карту. Что делать? Сидеть и спокойно наблюдать, как рушится благосостояние семьи Клема? Что делать?
— Но, конечно, я на это не пойду, — продолжал майор. — Клойд не виноват, что его сын вырос идиотом, так же, как я — что у меня идиотка-дочь. Поэтому мы с твоей матерью умываем руки и предлагаем тебе самую лучшую перспективу: университет. Ты поедешь в Бостон.
Он приступил к бифштексу, всем видом показывая, что вопрос о моем будущем решен.
Я опустила глаза в тарелку, наполовину закрытую моей торчащей грудью. Я была единственным ребенком, над которым можно экспериментировать родителям-деспотам. Карл устроился на западе, а Джим страдал в военной академии в Чаттаннуге.