— Я не хочу уезжать, — пробормотала я. — Мне нравится в Халлспорте. Но если я уеду — то только не в Бостон.
— Хорошо! — я поразилась самообладанию майора, не привыкшего, чтобы ему перечили. — Прекрасно! — повторил он и отвернулся.
Настала очередь мамы. Она перечисляла всевозможные бедствия, угрожавшие мне, если я не расстанусь с Клемом. Оказывается, я должна разбиться на шоссе; меня задержит полицейский патруль — «Подумай, как их рапорт отразится на твоей репутации, дорогая»; меня ранят в пьяной драке с поножовщиной; изнасилуют где-нибудь на узкой дорожке и расчленят труп, чтобы никто не узнал. Она перечисляла все беды, но ни словом не обмолвилась о главной — беременности или венерической болезни. Значит, о бомбоубежище и летнем домике майору еще не донесли?
— Все это неправда, — ответила я. — Вас послушать, так я только и делаю, что ищу на свою голову неприятностей.
Они печально переглянулись, и я ощутила себя сидящей в продырявленной лодке, которую родители оттолкнули от берега и ждут, что она пойдет ко дну.
Так и случилось.
В прошлом году я стала королевой на фестивале табачных плантаций и теперь должна была присутствовать на новом фестивале, чтобы короновать свою преемницу. Титул королевы вполне соответствовал моему имиджу чиэрлидера, но уж точно не подходил теперешнему — девушки Клема Клойда.
Утром в день фестиваля я покорно надела желтое шифоновое платье, ленту с надписью «Королева табачных плантаций» и картонную корону, украшенную блестками. Майор, который был в оргкомитете, отвез меня в Персиммон-Плейс и отправился посмотреть аукцион, на который фермеры привезли свою продукцию. Персиммон-Плейс был маленьким городком, единственным достоинством которого было его центральное расположение среди ферм на востоке Теннесси. В огромном деревянном амбаре, выкрашенном тусклой облупившейся краской, было темно и грязно. На дощатом полу среди корзин с лекарственными табачными листьями толпились фермеры. В помещении витал острый пряный запах табака.
Я с нетерпением ждала главного события — коронования новой королевы. Наконец, преисполненная важностью момента, я под рев учеников Халлспортской средней школы напялила корону на голову девчонки — королевы этого года, — поцеловала ее в щеку и улыбнулась в мамину камеру. «Кадры семейной хроники» запечатлели нас в тот день в самых разных позах: улыбающихся, недовольно ворчавших, обнимающихся с совершенно чужими людьми. Ко мне и новой королеве присоединилась жена фермера, чей урожай занял первое место. Она была ненамного старше меня, но волосы — особенно по сравнению с роскошной гривой новой королевы и моими ухоженными волосами — казались тусклыми и немытыми. На ней был линялый комбинезон и простая фланелевая рубашка. Широкая улыбка обнаружила отсутствие нескольких зубов, но главное — у нее не было левой руки. Я обняла ее за плечи и пробормотала что-то утешительное, но она совершенно спокойно объяснила, что порезала руку, когда рубила табачные листья, обернула ее грязной тряпкой и продолжала работать. И даже забыла о ране. Но она стала гноиться, а потом развилась гангрена.
Я восхитилась ее мужеством. Меня переполняло чувство зависти, и я совершенно искренне заявила, что тоже хотела бы выйти замуж за фермера и жить по законам природы. Я объяснила ей, что это пытка — жить с такими невротиками, как мои родители.
Женщина — я заметила, что она ко всему еще и косит, — недоверчиво выслушала мои излияния и воскликнула: «Милая! Никогда не выходи замуж за фермера! Будь богатой, здоровой и счастливой!»
Я подобрала широченную юбку и отправилась к Клему, который ковылял по амбару, презрительно фыркая и нюхая табачные листья.
— Мне пришлось это сделать, — начала я оправдываться. — Я ведь была королевой в прошлом году.
— Черт с тобой, жень-щина, — проворчал он. — Тебе нравится вся эта чушь. — Черные глаза жадно пробежались по моим голым плечам и глубокому вырезу на груди. — Поехали трахнемся, королева! — предложил он как бы в шутку.
— Не знаю, Клем! — я опасливо оглянулась: майор занимался аукционом, а мама снимала его камерой, так что можно было незаметно исчезнуть.
Я надела его красную ветровку, напялила шлем, лихо вскарабкалась на «харлея» и подоткнула под себя широченную юбку.
Накануне ночью шел дождь, и дорога еще не просохла. Под ярким солнцем влажно поблескивали деревья. Узкая дорога между Персиммон-Плейс и Халлспортом то опускалась вниз, то поднималась вверх по предгорьям. Местами обочин не было вообще, и дорога бежала по краю обрыва.«65 миль в час» — гласил дорожный знак. «Скорость контролируется радарами» — предупреждал другой. Это была любимая дорога Клема, а в тот день он был в своей лучшей форме. Мотоцикл клонился то влево, то вправо. Клем не сбавлял скорости на поворотах и только кричал: «Держись, Джинни! Держись, черт подери! Вперед!»