Полуголый усатый мужчина лежал на темно-синей футболке с белой надписью «Власть — народу!». Этель помешивала что-то в огромной железной кастрюле, висевшей над небольшим костерком. Голый мальчик ковылял вокруг, вцепившись в руку матери, которая еще не нашла, где приткнуться. Я протянула свою посудину Моне. Она подняла крышку, понюхала и сказала:
— Соя. Отлично.
Несколько человек не спеша направились к заросшему, как наша помидорная грядка, кукурузному полю. Эдди села рядом с цимбалисткой и стала негромко подпевать. Я тоже решила помочь убирать кукурузу. Мы рвали початки, очищали и бросали в корзину. Прошли почти половину поля, когда Лаверна — женщина из дома Моны — нашла недозрелую тыкву, похожую на футбольный мяч, и победно подняла над головой. Лаверна была удивительно величава. Другого слова не подберешь. Большая упругая грудь натягивала футболку, а крутые бедра — джинсы. Натуральные белокурые кудри, голубые глаза… В другое время она была бы кинозвездой или моделью Рубенса.
— Футбольный мяч! — воскликнул бородатый мужчина с пронзительным взглядом — вылитый Шерман во время похода через Джорджию. Он поймал тыкву и бросил другому мужчине, на котором не было ничего, кроме джинсов, да и те болтались на нем как на вешалке и держались на поясе, завязанном, как галстук.
— Сыграем? — предложил он. — «Рубашки» против «Шкур».
Действительно: пятеро были в футболках, трое мужчин — без них.
Небрежным движением Лаверна сбросила футболку.
— Я буду «шкурой».
Все замерли, благоговейно уставившись на соблазнительную смуглую грудь. Похоже, ее часто выставляли на солнце, так она загорела. Притворяясь, что не видим в этом ничего особенного, как и положено сексуально раскрепощенным людям, мы начали азартно играть прямо на поле, топча зеленые початки, перебрасывая друг другу тыкву и поглядывая украдкой на блестящую бронзовую статую с обнаженной грудью.
Игра стала грубой. В погоне за тыквой мы толкали друг друга, и я даже упала после одного прорыва свирепого «генерала Шермана», а когда встала, увидела, что играющие перебрались в сад.
Тыква летела в воздухе. Лаверна подпрыгнула, но трое мужчин сбили ее с ног, она упала на спину, Шерман — на нее. Я увидела, как он расстегнул брюки и припал к Лаверне. Вскоре он скатился с нее, уступив место другому мужчине: тот взгромоздился на ее живот и закряхтел, как ковбой, укрощающий полудикую лошадь.
Я посмотрела в сторону дома. Казалось, никого не волнует это — как выражался Клем — групповое изнасилование. Я подбежала поближе, надеясь, что она попросит моей помощи, и застыла ярдах в десяти: передо мной лежало аппетитное тело, измазанное грязью, потом и спермой, и кричало: «Быстрей! Не останавливайся, мать твою! Быстрей!» Оно выгибалось дугой и судорожно дергалось, как лягушачьи лапы под током. Рядом в живописных позах лежали двое мужчин, а третий пыхтел на ее животе.
Кровь прихлынула к моему лицу. Соски напряглись от возбуждения, и я не поняла, чего хочу больше: оказаться под мужчинами или на Лаверне.
Я заставила себя отвернуться и побрела к дому. Эдди нахмурилась, когда я села с ней рядом, а Мона сказала:
— Какая мерзость!
— Отвратительно, — поддержала Эдди.
Я промолчала.
Этель налила нам по миске супа и громко провозгласила:
— Суп доктора Деклейка Виктори! Пивные дрожжи, порошковое молоко и соевая мука. Вкусно и богато протеином!
Мы сели на ступеньки.
— Тебе понравилось? — как бы мимоходом спросила Эдди.
— Что?
— Лаверна на кукурузном поле.
— Ах это…
— Я видела, как ты на нее глазела.
— Я думала, ее насилуют и нужна помощь.
— Тебе незачем беспокоиться о Лаверне. Вот мне о тебе — стоит.
— Обо мне?
— Да. Ты была бы не прочь оказаться на ее месте.
— Мне это пришло в голову, но…
— Все ясно. Я тебе надоела.
— Да нет же, — неуверенно проговорила я.
— А если бы у меня был пенис? Тебе стало бы легче?
— Конечно, нет. Для меня он не имеет значения. Существует масса способов, как скомпенсировать его отсутствие.
— Скомпенсировать? Ну, ну, вперед, Скарлетт! Иди, хватай одного из этих молодых жеребцов и тащи в лес! Давай! Не успеешь оглянуться, как приползешь ко мне…