Там, раздавая маленькие красные сердечки, стоял Айра Блисс, страховой агент миссурийской компании и владелец зала демонстрации снегоходов. У него были высокие скулы, полные губы, карие широко поставленные глаза и густые брови, придававшие лицу испуганное выражение. Темные вьющиеся волосы падали на потный лоб. Он походил на усталого пирата, спрыгнувшего с римского корабля. Под тесной красной спортивной курткой угадывались развитые мускулы, а из-под расстегнутых на груди пуговиц торчали черные завитки. Он стоял прямо в двери; ноздри трепетали, как у бегущего коня. Оглядываясь назад, я могу поклясться, мы обменялись страстными взглядами. Но в тот момент я спокойно смотрела, как он прикрепляет к воротнику моей куртки пластмассовое сердечко, как цветок к корсажу возлюбленной.
— Спасибо, девочки, — улыбнулся он, — спасибо за помощь нашим парням во Вьетнаме.
Мы с Эдди остолбенели.
— Разве это для них? — наконец пробормотала Эдди. — Я думала, это для банка крови, обслуживающего Вермонт.
— Обычно так и бывает, — улыбнулся своей приятной улыбкой Айра. — Но сегодня это специально для американских солдат.
Всю дорогу домой бледная Эдди держала мою руку. Мы были разочарованы, хотя разочарование немного скрасилось тем, что нас по ошибке назвали девочками.
В следующий раз я увидела Айру при менее приятных обстоятельствах. Наши доходы стали нас беспокоить. Дело в том, что мы по-прежнему посылали чеки в подпольные театральные студии и революционно настроенные бары в Бостоне, но, не бывая там, не могли проконтролировать, на что идут наши деньги. Эдди решила, что центр реабилитации наркоманов, которому мы тоже помогали, кишит агентами ФБР, и мы вычеркнули его из своего списка. Кроме того, нам хотелось облегчить жизнь городу, расположенному по соседству. Приезжая за покупками, мы видели молодых женщин нашего возраста, но вульгарно толстых, беззубых, с сальными волосами и вдобавок окруженных толпой детей. Эти женщины были нашими сестрами. Они больше нуждались в помощи, чем бостонские наркоманы.
Мы арендовали пустующий магазин на Мейн-стрит, обставили его бросовой мебелью и разложили литературу на тему «Домоводство». Над дверями повесили вывеску: «Центр планирования семьи». Одна из нас дежурила там днем, готовая обсудить с женщинами их проблемы и направить к врачу. В будущем мы надеялись сагитировать их принять участие в движении «За либерализацию абортов». С нами не было только Моны.
— Лучше самоубийство, чем аборт, — сказала она как-то вечером. — Нельзя делать аборт, если отец — человек, которого любишь или который любит тебя. Это все равно что отрезать руку или ногу.
— Иногда можно пожертвовать и конечностью на благо народа, — отрезала Эдди.
Через десять дней у нас появились клиентки. Первой пришла тщедушная молодая женщина с бегающими глазками. Она проскользнула в дверь и нервозно оглянулась: не видит ли ее кто из соседей.
— Могу я помочь вам? — сердечно спросила я.
— Я… — Она скорчилась перед прилавком, опустила глаза и покраснела. — Я хотела бы… сделать это.
— Да, конечно, — с улыбкой сказала я, решив, что передо мной — юная девственница, вступившая в предательское море секса, или старшеклассница, чью нежелательную беременность я могу предотвратить. — Не хотите ли присесть?
Она неловко взгромоздилась на стул, готовая тотчас убежать.
— Ну, — начала я, подыскивая тактичные слова. — Вы давно знаете своего… партнера?
Она странно посмотрела на меня.
— Да. По-моему, мы женаты уже четыре года, но ничего не получается.
— Вы хотите сказать, — осторожно продолжала я, — что замужем уже четыре года, но у вас ничего не получается?
— Что не получается? — испугалась она.
— Ну, вы сами знаете. — Меня так и подмывало сказать «трахнуться», но я понимала, что нужно вспомнить синоним, а в голову, как назло, ничего не приходило. — Это.
— Это?
— Я, наверное, вас неправильно поняла. Вы пришли, чтобы…
— Спланировать семью. Разве на вывеске написано не «Центр планирования семьи»? Я ошиблась?
— Нет, нет, — заверила я. — Итак, вы замужем уже четыре года. Чем вы пользовались?
— Зачем?
— Чтобы планировать семью?
Она в ужасе уставилась на меня.