Сиплый мужчина выскочил из салона, забежал вперёд машины, присмотрелся, процедил: «Точно!» и рванул обратно в автобус. С новыми силами заколотил в дверь кабины, видимо, надеясь её выбить.
Справа раздался высокий мужской голос: «Бросай! Поздно!». Несмотря на грязь, облепившую лобовое стекло, было видно, что в кабине пляшет огонь. Тот же голос крикнул: «Рванёт!», и все бросились врассыпную.
***
На следующий день на ржавом знаке появилось объявление, что в продуктовом магазине состоится прощальный вечер в честь погибшего водителя. «Приглашаются все постоянные пассажиры междугороднего автобуса».
Прочитав текст, я хмыкнула. К чему это всё? Насколько я понимала, никто не был знаком с водителем лично. Я видела его один раз по дороге сюда — на одной из долгих остановок он опустил стекло в кабине, чтобы покурить. Довольно молодой, бледное родимое пятно на щеке, форменная кепка. Обычный человек.
Тем не менее, когда подошло назначенное время, я собралась и направилась к магазину. Всё равно развлечений больше нет.
В углу помещения был устроен импровизированный помост из деревянных ящиков, перед которым собирались люди. Я встала у стены и огляделась. Кажется, здесь были все вчерашние и несколько человек, которых я раньше не видела.
Организатор встречи — мужчина средних лет, каштановые кудри с проседью, строгий костюм — в первое мгновение показался мне незнакомым, однако затем он заговорил со своим соседом и оказался обладателем сиплого голоса. Видимо, местный активист. Возможно, мэр или метит на его место.
С чувством собственного достоинства мужчина поднялся на помост и провозгласил: «Товарищи! Мы собрались здесь, чтобы почтить память человека, который долгие годы был нашим водителем. Каждый день, несмотря на погоду, он приезжал и вёз нас, куда было нужно. Хотя мы почти не видели его, но он всегда был рядом. Мы доверяли ему нашу безопасность, и, я бы даже сказал, наши жизни. Теперь он умер, то есть, я бы сказал, погиб. Мы были рядом, когда это произошло. Поэтому я предлагаю, чтобы каждый из нас произнёс надгробную речь».
Из толпы раздался женский голос: «Гроба-то нет!». Я вытянула шею. Женщина с клеёнчатыми сумками.
Организатор запнулся и переспросил: «Что?».
Женщина повторила: «Гроба нет! А вы говорите — надгробная речь».
Мужчина поджал губы и обвёл толпу укоризненным взглядом: «Это детали. Главное — почтить память. Ну, кто первый?».
Все затихли, головы склонились — словно на уроке, к которому никто не подготовился.
Представив, как сейчас это странное мероприятие затянется на неопределённое время, я подняла руку и гаркнула: «Давайте я!». Активист обрадованно посмотрел в мою сторону и сделал приглашающий жест.
Протиснувшись к помосту, я поднялась, а мужчина отступил вправо, освобождая место.
На самом деле у меня не было заготовленной речи. Я вовсе не собиралась выступать, да и не была уверена, что сделаю это приемлемо. Тем не менее, у меня возникла мысль — вроде бы подходящая.
Так что я откашлялась и громко начала: «Добрый вечер! Я не очень хорошо знала этого человека. Мне так показалось, что вы тоже. Но вот что я подумала. Всю эту неделю мы ругали и обвиняли водителя. И теперь, даже после его смерти, чувствуется осадок недовольства. Не знаю, как вам, а мне кажется, что первым в голову приходит обвинение в алкоголизме. Мол, ушёл в запой на неделю. Это бы объяснило, почему он не справился с управлением».
Люди вокруг закивали.
Я продолжила: «Но дело в том, что мы не знаем этого точно! Мы обвиняем водителя, однако он вполне мог стать жертвой каких-то неизвестных нам обстоятельств».
Организатор задумчиво посмотрел на меня: «Точно-точно, всё это не так просто! Он всегда приезжал, и вдруг — такое. Даже если он запил, то на следующий день голова проясняется. Он не мог пропустить целую неделю».
Я подняла указательный палец, подчёркивая свои слова: «Здесь могут быть какие-то обстоятельства! Мы не должны с ходу осуждать человека». Все уставились на меня так, словно услышали что-то умное. Хм, оказывается, произносить речи — неплохое занятие. Может, стоит сменить профессию?
Активист вдруг воскликнул: «Он не знал, какое было число! Я вот забыл, а сейчас вспомнил. Хотя он говорил очень тихо, но про число точно сказал — тридцать первое. То есть он думал, что сейчас — это неделю назад. Я ведь тогда решил, что он пьяный, поэтому несёт пургу и говорит так неразборчиво… Но мало ли что…».