Госпожа Бланша выглядела, как и положено настоящей благородной, исполненной добродетелей даме. Это была высокая женщина, которая держалась очень прямо, несмотря на свой возраст и седые, тщательно упрятанные под чепец волосы, из–за чего ее лицо казалось необычайно суровым. Видно было, что все здесь ее уважают и побаиваются; даже ее старший сын Виталь Гвиберт вел себя при ней тише воды, ниже травы. Невестки, наверное, тоже ее боялись. Но Гильельма почувствовала, что эта женщина словно согревает своим внутренним теплом весь этот огромный дом. Даже речи не могло быть, чтобы сравнить даму де Фергюс с злобной свекровью, которой Гильельма вынуждена была покоряться во времена своего первого брака. Тучная Эрмессенда была завистливой тиранкой; Бланша, добрая верующая, нерушимая во всем, что касалось ее принципов, всегда, в любой момент своей жизни, была образцом справедливости и, без всякого сомнения, бесконечной доброты. Даже ласковые слова, которыми она приветствовала Гильельму, услышав от Пейре Бернье рассказ о ее приключениях, лучились этой добротой:
— Гильельма Маури из Монтайю, я слыхала, что ты вышла замуж за злого человека, но тебя, к счастью, вырвал из его когтей добрый христианин Фелип де Кустаусса. И ты, Гильельма, теперь на службе у Церкви, и стала спутницей преданного верующего и друга добрых людей… Добро пожаловать в Фергюс, малышка!
Старшая дочь Бланши, Бона Думенк, красивая женщина уже зрелого возраста, с приветливым лицом, на котором уже начало проявляться выражение характерной для Бланши чрезмерной суровости, подалась вперед, взяла обе руки Гильельмы в свои и пожала их.
Добрые люди прибыли немного позже, вместе со своими проводниками. Вот они уже собрались вместе в большой комнате на солье, в доме Виталя Гвиберта. Гийом Белибаст, который еще не был к ним допущен, укрылся в углу фоганьи, где его никто не мог видеть. Если заходила какая–нибудь невестка или с криками и пением врывался ребенок, он каждый раз вздрагивал.
Когда уже стемнело и дети поукладывались спать под крышами того или иного дома усадьбы, добрые верующие, один за другим, потянулись по скрипучей лестнице на второй этаж. Гильельма, шедшая вместе с Боной и Бланшей, была одета в свое свадебное платье, красивое и теплое платье, сотканное ее отцом и сшитое матерью. Ей было страшновато стоять отдельно от Берната, среди незнакомых ей женщин, и она то и дело посматривала в его сторону. Он стоял впереди, с очень серьезным видом, рядом с Пейре Бернье и Виталем Гвибертом. Большая комната была освобождена от всякой мебели. Все кровати и сундуки были сдвинуты и поставлены друг на друга за перегородкой. В центре комнаты, приковывая взоры, стоял, покрытый белой скатертью и освещенный подсвечником с двумя сияющими восковыми свечами, маленький столик. В этом ярко очерченном и выделяющемся из тьмы круге света в центре комнаты, фигуры трех добрых людей казались совсем недвижимыми. Один за другим, каждый верующий, каждая верующая трижды простерлись в поклоне перед ними, а они благословляли их одним голосом:
— Добрые христиане, просим благословления Божьего и вашего…
— Мы будем молиться Богу за вас, чтобы Он соделал из вас добрых христиан и привел вас к счастливому концу…
Эти добрые голоса, благословляющие Гильельму и отвечающие ей, — с каким умиротворением и внутренней радостью она сразу же узнает в лицо каждого из добрых людей, которых приветствует. В самом центре стоит Старший маленькой Церкви, Пейре из Акса, бывший нотариус Пейре Отье, немолодой уже человек с синим взглядом, одновременно устремленным вдаль и насмешливым. Одной рукой он держит Книгу, прижимая ее к своему сердцу. По его правую руку стоит его земной сын, юный добрый человек Жаум из Акса, гибкий и смуглый, слегка склонив голову к плечу, словно стесняясь немного своего красивого лица. По его левую руку — добрый человек Пейре де ла Гарде, высокий и худощавый, и такой сильный и кроткий, словно высеченная в камне фигура апостола. Все трое одеты в черное, в напоминание о монашеской одежде, которую носили добрые люди в прежние времена, когда еще не было этих бесконечных гонений, когда их Церковь в этой стране была в уважении и почете. Теперь, когда они выступили вперед, в круг света, стали видны их чисто выбритые лица и тщательно подстриженные бороды. Их взгляды осветились дружеской радостью, когда появился Фелип де Кустаусса, приведя перед ними своего ученика и послушника Гийома Белибаста. Увидев, что Пейре из Акса протянул к нему руки, добродушно улыбаясь, бывший пастух из Кубьер упал на колени.