— Я ухожу не потому, что собираюсь гулять и бродяжничать, и не потому, что ищу другого мужчину! Я ухожу потому, что не могу больше этого выносить. Единственное, что мне осталось — это служить добрым христианам и идти по дороге добра.
— А Бернат?
Гильельма расплакалась.
— Я ведь хотела, чтобы Бернат стал моим мужем. Впервые, когда он пришел вместе с тобой в Монтайю, я была еще девочкой, но когда я увидела его, то уже не желала никого другого. А теперь я не уверена, что мы сможем начать новую жизнь как мужчина и женщина…
Пейре улыбнулся, его взгляд просветлел, он положил ей руку на плечо и ласково сказал:
— Успокойся, Гильельма. Неужели и в своем сердце ты говоришь себе, что тебе было бы противно, если бы Бернат прикоснулся к тебе? Время сделает свое дело. Ведь так явственно притяжение, существующее между Бернатом и тобой…
Наступил полдень. Пейре очень проголодался, а Гильельма должна была возвращаться в город. Она вытерла слезы, на ее губах появилась упрямая улыбка, и она спрятала свое сарацинское украшение под рубаху, чтобы укрыть его от враждебного взгляда. Она была счастлива, чувствуя его прикосновение к коже. Пейре снял с пояса кошель и протянул ей:
— Я подожду здесь, в тени, а ты возьми это — там есть немного денег, — сказал он. — Когда будешь возвращаться, купи мне чего–нибудь поесть. К примеру, хлеба и сыра… И будь поосторожнее с бондарем!
Возвращаясь домой, Гильельма летела, как на крыльях, хотя только–только перевалило за полдень. Дома она молча поела, не сказав даже двух слов ни мужу, ни его матери. Потом она снова вернулась на луг с продуктами в котомке. Сидя рядом с братом, она словно чувствовала его голод и любовалась, как он своими красивыми зубами жадно кусает хлеб с сыром, купленные в городе. Слегка улыбаясь, Пейре передал ей свою флягу с вином, словно доброму товарищу, и она отхлебнула вина, даже не поперхнувшись.
Двое молодых людей стали косить траву на лугу, после чего Гильельма разложила ее сохнуть. Тогда Пейре продолжил свой прерванный утром рассказ о ночном посещении Монтайю:
— Родители знают, что твой уход предрешен, и все организовано. Как ты понимаешь, мать очень беспокоится о тебе. Но она рада твоєму счастью. А вот отец сказал мне, что передает тебе родительское благословение…
Растрогавшись, Гильельма опустила голову и улыбнулась, словно и на самом деле почувствовала тепло отцовской руки. И поскольку она молчала, Пейре добавил более резким тоном, в котором смешивались лукавство и озабоченность:
— Зато отец не преминул упрекнуть меня в том, что я плохо поступил, что так задержался и не вернулся вовремя к Бертомью Буррелю! Он сказал, что мой хозяин дал мне этот отпуск по неосторожности, и что он не представляет, как это он вообще доверяет мне смотреть за своей отарой, с бараном во главе или без. — Гильельма, улыбаясь из вежливости, полезла под рубаху, вынула оттуда кожаный шнурок, с висящим на нем сарацинским украшением, и поднесла его к губам. — Но ты не беспокойся обо мне, — продолжал ее брат, смеясь, — я уже многое видел в жизни, и надеюсь увидеть еще. Мы с тобой вступаем на истинный путь, и я знаю, что сопровождая тебя, поступаю в соответствии со своей верой. Теперь тебе пора домой, Гильельма. Уже поздно. Настал момент, когда не следует вызывать ни малейших подозрений… Вернись в последний раз в дом бондаря, и будь бдительна. Дождись, пока все уснут. Я буду ждать тебя ночью так долго, сколько будет нужно, на перекрестке дорог возле кладбища у входа в город, там, где начинается дорога на Мирпуа…
Ночью, в час первых петухов, Гильельма присоединилась к старшему брату, ожидавшему у распятия возле кладбища. Она взяла с собой полотняную котомку, в которую положила свадебное платье и покрывало, которое она принесла из Монтайю — своё приданое. Той ночью двое молодых людей ушли дорогой на Мирпуа.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ЕРЕТИЧКА
III. ВСТРЕЧА В ДЕНЬ СВЯТОГО ИОАННА
Рабастен: 1306 — 1308
ГЛАВА 26
21 ИЮНЯ 1306 ГОДА
Can vei la lauzeta mover
De joi sas alas contra.l rai…
Люблю на жаворонка взлет
В лучах полуденных глядеть,
Все ввысь и ввысь — и вдруг падет,
Не в силах свой восторг стерпеть
Ах, как завидую ему,
Когда гляжу под облака,
Как тесно сердцу моему,
Как эта грудь ему узка…