Он смотрит на меня, почти стесняясь. Странное ощущение. Мы же взрослые. Мне 24, а ему 25.
— Франко. Иван Франко. Приглашает. Тебя тоже. Я сказал ему, что приедет лучший молодой писатель с большой Украины. Мой друг! Я соврал. Но уже не важно.
Я замираю. Черт, вот оно, хватай. На расстоянии ладони. В влажной рубашке кашляет сидит. Пуговица верхняя оторвана. На твоей, Володя, кровати. Я дурак, хуже Голицинского. Засунь чувства в задницу, Володю. Сначала Франко.
Он роется в портфеле, кашляет, дергает очки.
— «Кобзарь» тут оставлю. И записка от Франко. Потом посмотришь.
Кидает книгу на стол.
Краем глаза вижу: на полях что-то нацарапано. Ломанное, кособокое, «т» словно черные кресты.
Не приглядываюсь. Было не до того.
— Что я должен гениальному писателю? — спрашивает Симон.
И я думаю о всяком. Грязном. Как минимум все те кроны, что у меня были. Но вслух:
— Я же Мефистофель. За жизнь — душу. Или что там у поповских детей заведено.
Он смеется. Снова кашляет. Вправивает средним пальцем очки. Сипает сбитые волосы. Не знает что делать с грязной одеждой.
— Я в долгу не буду. Ты никакой не Мефистофель. Скорее Святая Эльжбета, спасительница нищих.
Продолжает издеваться.
— Этими перстами посвящаю тебя, раб божий Владимир (так тебя звать на самом деле?) в праведники и назначаю кандидатом на беатификацию.
— Amen et bene valete, — добавляет с намеком.
— А серьезно, извини что испортил тебе вечер.
Разве только вечер.
Я сажусь рядом. И вдруг страшно хочется просто… спать. На этот раз — я сделаю все, как надо.
Болит подбитый глаз. Надо быть осторожнее с этими замужними любовницами. А Симон кривится своей наглой святенической улыбкой.
Святая Елизавета, венгерская принцесса. Умерла в 24 от истощения и пневмонии. Мне столько же. Клянусь, я буду жить долго.
#3. Симон
Львов. 25.12.1904 г., сразу после 2й главы
(Симон)
Снег. Безразличный ко всем вашим бедам. Может, и к моим тоже. Словно кто-то распанахал подушку где-то там, наверху, да сыплет. Город молчит. Только я, кашель, и пес где-то брешет.
Вы же хотели, чтобы я начал с лирики?
Вот и имеете.
Я иду. Капюшон на голове, пальцы побелели, портфель под мышкой.
Кирпичная голова. Мигрень.
Ладно. Поехали. Или это правда? Возможно. Но точно интересно.
Выныривает в памяти…
Комната смердит. Не буду уточнять чем, представьте сами. В углу валяется женская чулок. Одна. Порванная.
Гвалт или рейвах? Я не знаю.
И вот вам картинка: одна кровать. Одно одеяло. Вы же сами делайте выводы.
— Мы же не чужие люди?
На какую-то миг протянул ко мне лапы. Я закашлялся.
Через минуту он вышел куда-то. А я… схватился и тихо исчез в темноте.
(Вы удивлены? Бывает же такое.)
Я не болван. Весь выступ я его видел. Сидел, сверлил. Может, еще и думал, что незаметно.
А теперь то, зачем вы здесь.
“Исповедь полтавской галушки”.
Будем знакомиться. Про Володю я уже сказал.
Теперь образование. Семинария. Учили слово Божье. А заодно били розгами. Обливали и на мороз. На горох коленями.
А знаете нежную любовь попов к мальчикам?
Нет?
В нашей семинарии было не хуже других. Но и не лучше. Все привыкли, что дети исчезают. Один мальчик убежал и утопился. Другой растворился без следа. А сколько их молчит?
Однако у меня был козырь. Дядя родной Устим — Епископ Сильвестр, старший по народному образованию в Киевской губернии. Наши меня не трогали. Не всем так везло.
Чего же выгнали? За месяц до завершения отчислили. Мазепинцем назвали. Террористом. И это был только первый суд. Выдали волчий билет.
Сейчас я уже в общеимперском розыске. Пошел на повышение. Убежал. Галичина. Львов и заграница — странное сочетание.
Куда же без упоминания о родителях.
Вот.
“Симоне, мы тебя любим. Хотим тебе только лучшего.”
Выходит, правда, как всегда.
У вас не так?
Но у меня с отягчающими обстоятельствами.
Дед основал Ионовский скит и обитель в Киеве на Выдубичах. Имеет бумагу от государя-императора. А прабабка вообще аж три монастыря сподобилась заложить. Мне готовили путь. Должен был носить шапку архиепископа.
Знаю-знаю. Это тоже.
Если не целибат и не в рясе — то “Плодитесь и размножайтесь”. Без упину.
Представьте. Я же не видел мать без дитя.
Или внутри. Или на груди. Повсеместно.
Семеро нас, малых, выжило, двое нет. Сколько было нерожденных — не ведаю.
Дом маленький. Вечером после молитвы.
Ежедневная программа с антрактами.
Родительские ласки… (Чтобы мы привыкали). Спасибо за образование.
Папа занимается извозом. Держит несколько экипажей, которые развозят пассажиров по Полтаве.
Володя. Он теперь решил, что я ему обязан. Пусть подождем немного.