Гален умерил свой гнев при виде такой упрямой храбрости, не свойственной женщинам. В карих глазах девушки мелькнул испуг, но она не дрогнула перед его яростными нападками. Необходимо было как-то ее образумить, но невольная одобрительная улыбка свела на нет все его намерения.
Как всегда, его улыбка обезоружила Амисию и спутала все ее мысли. Она так и не смогла произнести ни одной осмысленной фразы. Рядом с этим невероятно привлекательным человеком она и впрямь становилась похожей на робкую, бессловесную служанку, прибежавшую на первое свидание с конюхом. Вот и сейчас она предстала перед Галеном какой-то слабоумной деревенщиной.
Чтобы вырваться из-под власти его взгляда, Амисия потупилась, и тут ей на глаза попался злополучный фазан. Она подняла вертел, сняла несколько налипших травинок, а потом ткнула пальцем в хрустящую золотистую корочку.
— Ему еще добрый час жариться, а то и больше, — провозгласила она, хотя не имела ни малейшего представления, как проверяют готовность дичи.
Амисия водрузила вертел на рогатины и, боясь пристального взгляда зеленых глаз, сложила руки на груди и сделала вид, что следит за костром.
Гален подошел сзади и смотрел на шелковистую копну каштановых волос, свободно струящихся по хрупкой спине. Он боролся с отчаянным желанием запустить пальцы в эти роскошные пряди и привлечь к себе податливое тело девушки. Наконец он с видимым огорчением произнес:
— Я и так уже здесь замешкался. Надо отправляться на поиски врага. — Предвосхитив ее вопрос, он объяснил. — Чтобы меня самого не застали врасплох.
Амисия повернула к нему голову. Пряди волос, позолоченные солнцем, упали на одно плечо. Стараясь не выдать своего разочарования, она проглотила стоявший в горле ком и сказала то, что показалось ей уместным:
— Значит, придется тебе подкрепиться чем-нибудь другим.
Ей было до слез обидно, что она преодолела столько преград, чтобы его увидеть, а он не может побыть с ней ни минуты.
Амисия не жаловалась, не настаивала на новой встрече, как тогда, при расставании на берегу, но Гален прочел в ее карих глазах безнадежную мольбу. Жизнь научила его владеть своими чувствами, но рядом с этой крошкой он опять почувствовал себя безоружным.
— Вот уже почти неделю они без толку рыщут по лесу. Бог даст, еще часок обойдутся без моего присмотра. — Гален жестом предложил Амисии присесть в тени раскидистого дуба. Под тихий шорох листвы они, тщательно выбирая слова, беседовали о совершенно незначащих вещах: об излюбленных кушаньях или об оттенках цвета, о великих событиях, о короле и его борьбе сперва против баронов, потом против иноземных завоевателей. Только один раз они чуть не выдали себя, когда Гален неосторожно упомянул, что присутствовал на поле Раннимеда при подписании королем Иоанном Великой хартии вольностей.
— Ты там был? — Амисия так изумилась, что даже привстала. Каким ветром занесло разбойника туда, где силы короля противостояли силам баронов?
Гален, растянувшийся на лесной подушке из мягких трав, не шелохнулся. Он молча обругал себя за бахвальство, но быстро нашелся:
— Бароны были благодарны за поддержку любому человеку, способному держать оружие. — Это было чистой правдой, хотя и не имело к нему непосредственного отношения. — Я помогал одному знатному господину, и он остался весьма доволен. — И здесь Гален не погрешил против истины: его отец гордился, что единственный наследник стал ему верным соратником.
— Понятно, — кивнула Амисия, которую вполне убедило такое разъяснение. — Скажи, ты до сих пор стоишь за баронов? — Чтобы ненароком не выдать своего мнения, она перебирала пальцами травинки.
Гален почувствовал, что их незатейливая беседа принимает опасный оборот. Этот вопрос имел серьезную политическую подоплеку. Ответ был уклончивым:
— Я стою за права, предусмотренные хартией и скрепленные королевской подписью. Но когда на наши берега зовут иноземного правителя — это мне не по душе.
— Значит, ты собираешься сражаться на стороне короля? — спросила Амисия.
Гилфрей принадлежал к ярым сторонникам короля Иоанна, тогда как Амисия его терпеть не могла: он вечно норовил придвинуться поближе и давал волю рукам. Когда им выпадало «счастье» принимать монарха у себя в замке, Амисия неизменно сказывалась больной, ее мать уединялась для поста и молитвы, а Анна спешно увозила дочку навестить дальних родственников. Амисия смутно представляла себе, какие права предусмотрены хартией, но тайно ликовала, когда королю пришлось склонить голову перед волей баронов. Однако даже она подумывала, что те перегнули палку: редкие гости и проезжие путники приносили обрывочные вести о французском нашествии. Гилфрей предпочитал об этом помалкивать, но именно по этой причине большая часть гарнизона Дунгельда временно находилась на службе короля.