- В Чарлинске пятнадцать лет назад у меня была… странная история. Ну, в общем, в меня влюбилась девочка, совсем ребенок, а я был женат. Она ходила ко мне в оперу, разговаривала со мной о музыке, мы гуляли по вечерам…
- Вы хотите покаяться в чем-то серьезном?
-Да мне не в чем особенно каяться. Так продолжалось год, а потом я понял, что она стала мне ужасно дорога. Как раз в это время родился мой второй ребенок от второго брака… Четвертый мой ребенок…
-Ага, четвертый. А сколько у вас детей? - понимающе поинтересовался седой иерей.
- Четверо, собственно. Старшая скрипачка известная уже. Второй математик, МГУ закончил. Третий – флейтист, четвертый – учится в училище, музыкальном, естественно…
- В общих чертах, понятно.
- Жену свою я любил, и первую, и вторую, и сейчас вторая ушла от меня, то есть, дети выросли почти, ну, одним словом, в театральном мире немного все по-другому, нежели в церковном, понимаете…
- По-другому?
- Неважно. Я люблю всех своих жен и всех, кого любил… Я искренне люблю всех кого любил, и, честно говоря, мечтал бы поселить их всех в одном прекрасном дворце, чтобы они были счастливы…
- А сколько их было?
- Кого? Жен? Жен две.
- Ясно. Так Вы раскаиваетесь в чем-то?
- Нет, не то чтобы… Я ведь не сделал никого несчастным, просто отношения исчерпывали себя. Я жалуюсь на себя, скорее. Я не сумел составить себе счастья. Я не могу забыть эту девочку. Мне все яснее становится, что она-то и была моей настоящей звездой, моей музой, если уместно будет так громко выразиться.
- А где она сейчас?
- Она здесь, в Москве, и она замужем, но одна ее подруга, которая тоже здесь живет, сказала мне, что Таня ужасно несчастлива в браке. Что-то там ее муж – полный сухарь, совершенно бесчувственный тип. Что их отношения уже почти иссякли…А я понимаю, что она для меня все…
- Постойте, да ведь та девочка прожила пятнадцать лет без Вас. Кто вы сейчас для нее? Забытое воспоминание.
- Но для меня она не воспоминание. Может, и она меня еще… помнит.
- А дети у нее есть?
- Дети? Кажется, дочка маленькая. Точно. Да, батюшка, дочку я с превеликим удовольствием усыновлю… то есть, удочерю. Какая разница, впрочем… Я очень люблю малышей, скучаю без них – свои-то выросли. Ну, так вот про ту девочку из прошлого - можно ли, как вы считаете, встретиться с ней?
- Ни в коем случае не советую, - отрезал священник, встал и направился к Вале.
- Да как Вы не понимаете, отец Димитрий, я ведь все еще люблю ее, я ее забыть не могу, - почти вскрикнул Евгений Дмитриевич вслед.
Священник остановился, задумался на секунду, потом обернулся и еще раз сказал:
- Ни в коем случае. Это Ваше прошлое, и у нее другая судьба.
Евгений Дмитриевич посидел на скамеечке, посвистел тихонечко и пошел легкой походкой следом.
Электричка пришла на станцию, и Валя снова с большим интересом вошла в вагон. Какие интересные лица! Такие типажи! Да, раньше, почитывая статьи коллег в народной прессе, она думала, что как-то все с натягом, с присочинением пишется. Нет, похоже, такие типы есть на святой Руси. И бандюки, и алкаши, и девицы разнообразные. Эх, не изменилась страна, хоть и тряхнули ее последние двадцать лет.
Валя глянула в окно. Там стоял Евгений Дмитриевич и картинно взмахивал белым платочком. Электричка пошла, и он вдруг встрепенулся: а как же контакты? Телефон-то Валин он не взял? Он стал что-то семафорить в окно, пытаясь объяснить, и Валя, конечно, поняла, она вообще соображала прекрасно.
Показала: сама позвоню. Он в недоумении развел руками, и электричка унесла Валю с седым священником в Москву, а дирижер остался на платформе.
Поезд «Чарла ужара» отправлялся в десять вечера, и Валя с отцом Димитрием буквально неслись по платформе к своему купейному вагону: ехать в плацкартном Валя не согласилась. Путти чуть не выпал из шапки, наверно, благодаря крохотным коготкам усидел.
Проводница, несмотря на апрельское тепло, была в ватном синем жилете.
Она впустила их в вагон, проверила в тамбуре билеты с самым строгим выражением лица, придирчиво рассмотрела старенького священника, и Валю (ох, эта провинциальная бестактность) и сообщила: «Второе купе, места 5, 7». Как будто они сами не знали.
Котенка она не заметила, такой он был крохотный и смиренный.
В вагоне уже сидел стройный аскетичный блондин с мечтательным выражением голубых глаз. «Эзотерик» - определила Валя, которая не любила эзотериков.
- Максим, - блондин встал и слегка поклонился.
- Эзотерикой увлекаетесь? - сразу спросила Валя. Она вообще всегда спрашивала конкретно, чтобы времени не терять.
- Нет, не увлекаюсь.
Странно. Ну, значит, буддист.
Через час открыли вагон-ресторан, и Валя потащила туда отчаянно упиравшегося отца Димитрия, который говорил: