Настя заметила, что Эрик стал молчаливым и задумчивым. Он подолгу сидел один в кресле, что-то писал или читал в своем ноутбуке. Она ждала и оставалась с ним прежней. Но примерно через неделю Эрик пригласил ее поговорить.
Настя села в кресло напротив, а Эрик сделал ей коктейль. Он был мастер делать коктейли.
- Настья, - начал он осторожно, - я хотел поговорить с тобой о нашем будущем. У нас сложился неплохой союз, я привязан к тебе, люблю и тебя, и нашего ребенка. Но есть один момент, который необходимо обсудить. Мне предложили выгодную работу по восстановлению заповедника в Центральной Африке. Для меня это очень интересно, и у нас собирается группа ученых. Требуется работа на несколько лет. Я знаю, что ты привыкла к комфорту европейской страны, о да, здесь мы живем неплохо. Я не уверен в том, что ты и Андрюша сможете поехать со мной. Но научная работа в Африке была моей мечтой. Для меня она очень интересна. Прежде, чем дать согласие и подписать контракт, я должен спросить, не будешь ли ты против, поскольку мы растим общего ребенка.
- Эрик, ты уверен, что работа в Центральной Африке столь важна для тебя? – Настя была уже почти в панике, потому что знала твердый характер мужа.
- Да, это для меня важно. Но это не очень страшно, я думаю, ведь я буду приезжать несколько раз в году на неделю-две, и потом ты тоже сможешь приехать ко мне… Мы будем часто звонить друг другу…
- Эрик, но ведь мы муж и жена. Мне будет трудно без тебя, - Настя не знала, как сказать это поделикатней, - понимаешь, мне будет одиноко. Ложиться спать без тебя. Понимаешь?
- Ты должна знать, что я всегда люблю тебя и Андрюшу, и я буду мысленно всегда с вами, и потом, я смогу внести в контракт ежедневные звонки по телефону, впрочем, и общение через Интернет тоже подойдет.
Сказать, что Настя жутко расстроилась – ничего не сказать. Она не хотела жить одна, без мужа, как будто он воюет в горячей точке.
- Эрик, - собралась она с духом, - я все понимаю, но у тебя семья, жена, и ты не свободный человек.
- Я – не свободный человек? – Изумился Эрик, - я собственность?
- Да, ты собственность семьи. И моя. И мы твоя собственность, можешь это так называть.
- Но я свободный человек, я живу в Европе! – Эрик возмутился и стал метаться по комнате.
Настя подошла к нему и осторожно взяла за руку.
- Не трогай меня, мне это неприятно! – Завопил Эрик.
- Мне тоже иногда бывает неприятно, когда ты трогаешь меня, - сказала Настя, и ее голос прозвучал вполне твердо, - но я позволяю своему самому родному человеку обнять меня или взять за руку.
- Настья, ты должна понять, что эта работа важна для меня. Если ты хочешь того, или не хочешь того (то, что Эрик начинал путаться в русском, означало его крайнее волнение), я все равно буду туда ехать. Это я должен.
- Хорошо, - сказала Настя, - я прямо сейчас соберу тебе твои вещи, и ты уедешь.
- Как, сейчас! – закричал вконец потерявший самообладание Эрик, - но я не сейчас, я позже.
- Сейчас, - Настя посмотрела ему в глаза, - прямо сейчас ты стал свободным человеком свободной Европы. Ты выбрал себя, а не меня и не семью. Ты уезжайт, понял?
Эрик злобно посмотрел на жену и заметался снова по комнате. Потом он подошел к ней и сказал:
- Я уходить.
- Вот Бог, вот порог, - ответила Настя.
Хлопнула дверь и Эрик ушел.
- Вот и все, - прошептала Настя.
Надо сказать, что Эрик и раньше вел себя вспыльчиво, но такого не было.
Настя легла на кровать и сначала долго смотрела на потолок, пытаясь ненавидеть Эрика, но вместо этого она все больше вспоминала то, как на этой самой кровати они занимались с ним любовью. Как ей казалось, что каждое его движение уносит ее в рай, куда-то под вечно цветущие розовые и сиреневые, белые и золотистые деревья…
Ее тело страдало, вспоминая, как он сжимал ее тело в сладких объятиях, так сильно и нежно. Как она всегда с божественным восторгом принимала его в себя, ощущая, что принадлежит ему без остатка.
Эрик был сладким мужчиной.
И вот – всего этого больше не будет.
Слезы текли по ее щекам, она чувствовала, что ее охватывают безудержные рыдания, которые начинали сотрясать все ее тело.
Настя знала, что главное – не дойти до той точки, когда женщина уже не может успокоиться сама, и будет рыдать, пока слезы совершенно не опустошат душу. Ей нужны были его объятия. Ей нужен был мужчина, который крепко обнимет, как ребенка, и скажет: ну все, все, ты моя самая лучшая девочка…
Глупые они, думала Настя.
Им кажется, что мы все делаем для них: страдаем, любим, плачем. Что все это концерт для одного зрителя.
А я просто не могу выбраться одна из этих слез, из этой охватившей меня истерики. Боже, пусть он вернется.